Перевернутый мир

– Нет, Кира. Именно это не успело случиться, потому маме пришлось выпустить пар на тебя. Она ушла, когда мы спали. Ладно, не буду тебя мучить, ты же можешь взорваться в ожидании. Просто папа задержался на деловой встрече.

– На сколько он задержался? – спросила Кира, как работник-кадровик.

– В три ночи пришел, – порадовала я ее. – И потом мы еще мамин борщ съели, а он был сегодняшним обедом. Виноваты во всем и навеки. Так что без твоего чудо-хлеба пришлось бы помирать с голоду.

– Я так рада, – необычно медленно и задумчиво проговорила Кира, – я понимаю, что спрашивать нельзя…

– Не спрашивай. Это жуткая тайна. Боюсь только, что ты вытащишь ее не только из меня, но даже из папы. После чего он опять получит втык от своего цербера Кольцова. Тот наверняка уже едет по его душу. В общем, встаю, открываю, тащи свой хлеб.

Когда я, умытая и одетая, вошла в кухню, там уже сплетались дивные ароматы, папа разливал кофе, Кира щебетала над своим произведением хлебного искусства. У Киры темно-серые круглые глаза, их взгляд во время приступа любознательности становится пристальным, прилипающим, немигающим. Это не мешает ей говорить без умолку и улыбаться. Папа до моего появления явно оставил Киру даже без намека на то, что у нас происходило ночью, и она, с трудом оторвав от него свои глаза-магниты, уставилась с надеждой на меня.

– Катюша, ты свежа, как утренняя заря. Это хорошо. Ешь быстро, нам надо успеть до начала первого урока, – выпалила она.

– Кира, ты решила поступить в школу? – уточнил папа. – А зачем тебе Катя? Сразу скажу: она с нежного детства люто ненавидела школу и учителей.

– С предрассудками и фобиями цивилизованные люди должны бороться, – чопорно начала Кира и продолжила возбужденным тоном, как будто мы с ней подружки-сообщницы: – Мы идем к директрисе. Каемся, требуем и возмущаемся. Даже угрожаем, если потребуется. Дело в том, что с ее подачи Маша Петрова, дочка Василия-слесаря, подвергалась практически пыткам. Ее таскали к психиатрам, психологически травмировали, допрашивали. А виноваты в этом только мы с Катюшей. Хотели как лучше, а получилось как всегда. Мы обе после криков из квартиры Петровых звонили по всем телефонам, я писала анонимки этой директрисе Дмитриевой. Типа отец избивает ребенка.

– Я еще и в их дверь ногами била, – напомнила я. – А что, он ее не бьет?

– Ни разу! – торжественно произнесла Кира. – Я изучила вопрос, близко подружилась с девочкой. Кстати, она догадалась, что это я была доносчицей, и послала меня нахер, извиняюсь, конечно. Девочка сложная, живет не в самых комфортных условиях, но ее любят ее замученные жизнью родители. И она готова их защищать. А ее пугают, что потащат в детский дом! Раздевали, искали следы истязаний!

– Тьфу ты, черт, – выругался папа. – Катя, но ты же не безумная правозащитница, зачем ты лезла в чужую жизнь?

Кира встала и гордо вытянулась во весь свой крошечный рост:

– Арсений, приму твой резкий выпад. Да, я готова защищать любые права до безумия и потери пульса, не щадя собственной жизни. Но я ни один вопрос не оставлю без изучения. И свои ошибки буду исправлять еще до большего безумия. Вот приду и скажу этой директрисе, что собираюсь возбудить против нее дело о превышении служебных полномочий, травле и попытках лишить ребенка семьи. Сделать сиротой! Прямо у прокурора буду возбуждать. Ты мне в этом поможешь. И я верю, что Катя в этом похожа на меня, а не на тебя – твоя хата с краю.

– Кира, извини, успокойся, я был неправ. Идите, пугайте, ссылайтесь на меня, на генсека ООН, лишь бы был толк. Не люблю на самом деле ни доносы, ни травлю. А с детским домом это вообще хрень какая-то.

Мы с Кирой вышли из дома, прошли несколько шагов, и она вдруг простонала:

– Катюша, не вынесу больше. Ты мне расскажешь, что он делал ночью? Я в долгу не останусь. Расскажу тебе первой один большой секрет. Он касается тебя. Может, ты слышала, что по делу твоего нападения есть вообще только то, что нашла я?

– Ладно, – легко согласилась я. Все равно папа ей расскажет: этот темно-серый магнит из него все вытащит. – Папа встречался с журналистом. По поводу убийства, в котором обвинили полковника, виноватого в несчастье с папой. Этот полковник считает, что подставу мог организовать папа. И они собираются все это опубликовать. Так сам папа решил.

– Ничего себе! – Кира схватила мою руку своей горячей ладошкой. – Только еще один вопрос: этот журналист – женщина? Она привезла тебя из больницы? Я видела в окно.

– Да.

– Больше ни слова, ни вздоха. Мы не полезем в сложный мир твоего отца. А теперь мой ответный секрет. Я нашла в интернете объявление Коли Смирнова о том, что он ищет «старинные штучки», чтобы повесить на стену или поставить где-то. Ему купили новую квартиру, и он болеет сейчас ее украшательством. Я позвонила. Предложила старинный кинжал и маленькую серебряную вазочку, ей лет сто, не меньше. Это все от моих предков. Он спросил: «Сколько?» Я ответила: «Договоримся».

Я застыла в холодном недоумении:

– Кира, ты подозреваешь сына Валерия в нападении на меня?