– Возможно, зависит. Возможно, информация окажется ни при чем. Ты просто не понял главного: на данном этапе это вообще не вопрос – пригодится или нет, важно или полная ерунда. Это делается так. Сначала создаем огромную мусорную кучу, потом ее тщательно разгребаем. И в конце грязного, муторного и мусорного пути мы имеем черные, как деготь, капли правды и чьи-то белоснежные невинные крылья. Я понятно изложил суть?
– Более чем. Я бы взял тебя в сценаристы. Скажу, наверное, самую постыдную для себя вещь: мне было неохота, противно думать, откуда на нас вдруг свалилось благополучие в особо крупных размерах. Мне казалось, у нас с Алисой свободный брак, мы уважаем права друг друга, в том числе на тайну. А сейчас понимаю: какой бред. Я говорю это не себе, а частному детективу: я играл роль обманутого идиота. Я понимаю, что моя жена могла использовать этого озабоченного козла во всех смыслах. Они, эти денежные мешки, всегда найдут куда сунуть свои бабки. И это не просто так, симпатия, сочувствие, – смешно, ей-богу. И его вряд ли устроила бы песня о чистой любви или духовной привязанности. Он может только покупать баб. И вот что еще я понял. Любви между мной и женой не просто нет ни на грош. Ее, наверное, никогда и не было. И самый постыдный факт: Алиса содержит нас с сыном на деньги богатого папика. Извини, дальше не хотелось бы развивать.
– Дальше и не нужно, – произнес Сергей почти с человеческим сочувствием. – Ты даже не представляешь, с какими личными тайнами, драмами, открытиями нам приходится встречаться по самому простому поводу. Семья – темный омут, в нем черти водятся. И я тот самый пункт, откуда информация не распространяется для зевак. Другой вопрос: когда мы приблизимся к разгадке преступлений, все тайное станет явным. И к этому лучше быть готовым.
Сергей уехал, пообещав держать меня в курсе, а я подошел к окну, посмотрел на полную луну и вдруг попал в поле озарений, возможно, главного открытия. Моей вины ни перед кем нет. Эту тяжесть можно сбросить. Я просто полюбил Катю, но я не мог никого предать, поскольку сам был уже преданным. Меня предали не в любви, а в человеческой договоренности о порядочности. Я долго ходил по квартире и везде натыкался на присутствие призрака растоптанной порядочности, этой главной жертвы нашей семейной драмы.
Алиса
Я давно уже приезжаю в любое время в квартиру Паши. Его жена подолгу живет в Лондоне с дочерью и внуком. Интересно, кто еще его навещает? Моя подруга Надежда, у которой я его позаимствовала? Его молоденькие помощницы, которых он набирает штабелями? Проститутки, эскорт? У него жуткие комплексы, между нами. Без женщин, без их готовности ему отдаться – читай, продаться, – Паша чувствует себя жалким, ничтожным, впадает в уныние. Тот, возможно, редкий случай, когда деньги и власть нужны человеку не сами по себе, как обычно и бывает, а лишь как средство залечить, замазать страшные раны неполноценности, причину страданий с детства. Он мне ничего не рассказывает о прошлом, но, возможно, дело в порочном воспитании, когда некрасивый ребенок постоянно чувствовал неприязнь, отторжение или даже отвращение матери. Возможно, терпел насмешки или оскорбления. Я знаю такие случаи, они не так уж редки, у них тяжкие и самые контрастные последствия. Так приходят к участи маньяков-насильников, к самоубийствам. Так иногда более устойчивые люди покоряют вершины власти и богатства… Но в чем-то навсегда остаются жалкими, зависимыми, растоптанными детьми. Последнее про Пашу. Допускаю, что моя профессия учительницы сыграла большую роль в его выборе. Другие женщины постоянно меняются, я остаюсь. В нашей близости он ищет женщину, мамку и добрую, великодушную учительницу, которая так хорошо к нему относится, что готова понимать и прощать любые ошибки поведения, изъяны внешности. Паша вовсе не так уродлив, как ему кажется. Огромное количество мужчин выглядит точно так же, как он. Но в своем постоянном стремлении купить забытье и блаженство он, наверное, жаждет ощущать себя Аполлоном, не меньше.