Переводы с языка дельфинов

— Сема, послушай. Я не могу своими руками отдать ребенка в интернат. Не могу! Как я сделаю это? Как ты себе это представляешь?

— Я все понимаю, милая. Но ты же видишь, что мы не справляемся?

— Не «мы»! — прямо глядя ему в глаза, сказала Алина. — Вовиными проблемами занимаюсь только я. Тебе наплевать.

— Нет! — горячо перебил ее Семен. — Мне не наплевать. Я просто не знаю, что делать. И главное, зачем? Ты его куда-то водишь, чему-то учишь, чем-то кормишь. А для чего? Ничего ведь не меняется! Все становится только хуже! Это окно вот… — Семен махнул рукой и продолжил: — Алина, ты пойми! Сейчас складывается ситуация, когда мы не просто лишимся ребенка, нас посадить могут! За жестокое обращение, за что угодно, не знаю, что там соседи понапишут. То есть ребенка так и так заберут в интернат, причем не в тот, который ты сама можешь выбрать и навещать его там. А в тот, куда у них там распределение таких детей налажено. И никто не будет разбираться, кто он у тебя и что там у него, аутизм или кретинизм. Всех под одну гребенку, в одну палату, на зарешеченную кровать! Ты его пожалей, Алина!

Алина изо всех сил старалась сдержаться. Сказала глухо:

— Не знаю я… Не могу отдать его. Он ведь тоже все понимает. Любит меня по-своему, я чувствую это.

Семену хотелось съязвить что-нибудь насчет того, что он тоже уже любит ее «по-своему», что они уже давно не были близки, что она совсем не похожа на ту Алину, на которой он женился. Однако он благоразумно промолчал, понимая, что сейчас не время и не место разбираться с их интимными отношениями.

— Алина, ты представь только, — вкрадчиво заговорил Сема, — Вова будет под присмотром, под специализированным врачебным компетентным присмотром. А ты отдохнешь, собой займешься, выспишься, наконец… Будешь навещать его, видеться, но всю бытовуху возложишь на плечи специально обученных людей. Если боишься, что его обидят или еще что, будешь приезжать в любое время, проверять, контролировать. Но ты при этом будешь свободна! Будешь жить своей жизнью! Ездить на отдых, на встречи с подругами, в ресторан, в салон. Алина, это лучший вариант, подумай! — Семен выдохнул, не поднимая глаз, наблюдал за женой.

Алина молчала. Ее ресницы вздрагивали, она покусывала губы и никак не могла найти рукам место, водила по узору на скатерти, постукивала пальцами. Семен снова вздрогнул: совсем как Вова, бррр…

Семен, как змей-искуситель, соблазнял сейчас жену свою на страшный грех — бросить ребенка. Да, отдать больного ребенка в интернат — это вроде как не по-человечески: не получается у нас с воспитанием, заберите его от нас, он нам такой не нужен. Но страшнее другое: если все будет продолжаться так же, как сейчас, у них возникнут настоящие проблемы с законом. Даже сейчас они на заметке в отделе по делам несовершеннолетних, а сегодняшнее происшествие подливает масла в огонь, их непременно призовут к ответу. Вову, конечно, поместят в спецучреждение, в психушку, или куда они там девают таких детей. Но их с Алиной в покое тоже не оставят.

Алина в это время думала, как изменилась бы ее жизнь, если бы Вова вдруг исчез. Нет, речь не о приюте — ее до конца дней грызла бы совесть, а если бы его совсем не было. Была бы она счастлива? Снова беспечная и красивая, ухоженная и желанная, притягивающая взгляды. Всегда готовая для новых интересных развлечений. Не вздрагивать по ночам от внезапного дикого крика, не таскаться по врачам и занятиям, не плакать от безысходности… Или если бы она, например, сделала аборт. Решилась бы она родить потом? А если бы знала, что у нее родится такой же мальчик?

Прежняя жизнь, с кафешками и танцульками, показалась вдруг Алине не только не привлекательной, но и совершенно отчетливо бессмысленной. Словно, родив такого мальчика, как Вова, она и сама родилась заново. Несмотря ни на что, она готова была снова и снова бороться. За что бороться? Вот именно в эту минуту она поняла, что жить — это значит быть готовой помогать жить другому человеку. И это не тот человек, что сидит с ней рядом. Который готов любить только нарядную куклу, какой она еще недавно была. А она живая. Внутри себя она живая. И такой же живой человек существует внутри ее сына. И она должна, — она это чувствует всей душой, что и может, — открыть этому внутреннему человеку окно и не дать ему разбиться.

— Сема! — Она подняла голову от скатерти и посмотрела на него ясными глазами. Семен насторожился. — Сема, я никогда не оставлю своего ребенка. Чтобы забрать его у меня, им придется меня убить. — Сказала, встала и вышла из кухни.

«Ну, что же, — подумал он, — ты сама сделала выбор».

Глава 15

На дворе стоял глухой октябрь. К разговору об интернате Семен больше не возвращался. Семен вообще перестал обращать внимание на ребенка. Если раньше он мог подойти к орущему Вове, попытаться утешить его или придержать, чтобы он не причинял себе боль, то сейчас демонстративно проходил мимо бьющегося на полу мальчика, даже не взглянув в его сторону. Алина молчала. Было бы уже слишком чего-то требовать от него — она ведь знала теперь, что не Семен отец Вовы.