Переводы с языка дельфинов

Роман вспоминал сейчас об их ночи, воспоминания были прекрасны. Он навсегда запомнил эти вдохновенные минуты, громкий осенний шелест деревьев над палаткой, стук капель по натянутой плащовке.

Наутро Алина, казалось, хотела его о чем-то спросить, но так и не решилась. Он подумал, что она волнуется, как бы ночной эпизод не стал известен Семену, и всем своим видом дал ей понять, что повода для тревоги нет. Абсолютно никакого.

А повод спустя четыре года все-таки случился.

— Почему не пришла ко мне сразу? — спросил Роман.

Алина подумала, что Роман действительно имел полное право знать о своем отцовстве. Однако вслух сказала:

— Сначала мне было не до того. Я когда узнала, просто в шоке была. И потом, я же не знала, как ты воспримешь эту новость. Я и сейчас не уверена, правильно ли я поступаю. А вчера… знаешь, я уже сама плохо помню, что и как я делала вчера. — И она в сотый раз взглянула в телефон.

Они помолчали. Потом Роман сказал:

— Поговорим обо всем позже. Когда найдем мальчика.

И так просто и естественно он сказал это, что Алину захлестнула горячая волна благодарности ему.

Приехали к дому Екатерины Афанасьевны, поднялись и долго звонили в квартиру. По-прежнему никто не отзывался. Алина сказала, что если бы свекровь затаилась внутри, то Вова не смог бы сидеть так долго в тишине — его «любовь» к дверным и телефонным звонкам Алине была хорошо известна.

— Даже если он спал, то этим трезвоном мы бы его разбудили непременно, и Вова бы сейчас орал как сумасшедший, — сказала она.

Роман слушал Алину: он тоже ненавидел шум. Его телефон стоял на режиме вибрации, он даже радио в машине он никогда не слушал.

Роман спросил:

— Где они еще могут быть?

— Я не знаю, — устало сказала Алина, сползла по стене и села на корточки, положив голову на колени. Она потерянно смотрела в окно парадной, не зная, куда еще бежать. Где ее мальчик? Он, наверное, уже проголодался, а эти люди даже не знают, что ему можно, а чего нельзя. Опять накормят булкой с кефиром. И ведь это еще не самое плохое! Алина старалась держать себя в руках, чтобы не плакать.

Вышла пожилая соседка из квартиры напротив, посмотрела на них подозрительно:

— Вы Катерину, что ли, ждете? Не ждите. В Ольгино она уехала.

— На дачу?! — изумилась Алина. — В такое время?

— Да вот и я ей говорю. Самый сезон ты, Катя, выбрала, говорю. А она не слушает, махнула рукой да убежала вниз. Сын за ней вчера приезжал.

— А мальчик с ним был? — спросил Роман.

— А вам на что? Он вам кто будет?

— Это мой сын, — вмешалась Алина, — а сын Екатерины Афанасьевны — мой муж. Я из командировки раньше приехала, без ключей, а дома никого, — безбожно стала врать она. — Вот приехала к свекрови, думала, они все тут. А тут никого! Не ждали меня, видно.

Бабка недоверчиво окинула их взглядом и сказала:

— Не было мальчонки. Семен с одеялом таскался, закрученным так, рулоном.

— Он завернул Вову в одеяло, — догадалась Алина, — одевать ему его некогда было, он схватил, в чем тот был, и понес. Спасибо, бабушка!

И Роман с Алиной побежали вниз, вслед им неслось недовольное ворчание старухи:

— Обманула ведь, охальница!

С учетом пробок до Ольгино больше часа езды. Прежде чем сесть в машину, Роман обошел ее, потом сел за руль, поправил зеркало заднего вида, пристегнул ремень, велел пристегнуться Алине, приоткрыл окно примерно сантиметра на четыре: вымеряя расстояние, двигал стеклоподъемником вверх-вниз, — вытащил из бокового дверного кармана тряпку, развернул ее, протер торпедку, свернул, положил обратно. Завел мотор, и они поехали.

То же самое он проделал, когда они выезжали от «Нормы», и Алину тогда это слегка раздражало, ей хотелось немедленно двигаться в поисках ребенка. Теперь она вспомнила, как Вова расставлял свои машинки по цвету и размеру.

— Знаешь, — заговорил Роман, выруливая на проспект, — все, что ты мне рассказала про Вову… я почти во всем узнаю себя в детстве. Вот про звонок. Никогда не любил звонки. У бабушки был такой раскатистый звонок, я его боялся как огня. Когда знал, что к бабушке придут гости, бегал к двери, открывал ее настежь, лишь бы они не звонили! Бабушка меня так ругала, а объяснить я не мог. Не помню, то ли я тогда не очень хорошо говорил, то ли вообще не говорил, но факт: бабушка меня ругала, а я молчал. Но дверь все равно открывал заранее. После этого я сразу засыпал, как убитый, потому что меня этот момент очень выматывал.

Алина кивнула, ей было понятно, о чем говорит Роман. Вова тоже сразу валился, как подкошенный, когда кончался период его гипервозбуждения по тому или иному поводу.

— А ты его целуешь? — вдруг неожиданно спросил Роман.

— Нет, почти не целую, — с сожалением сказала Алина, — только когда спит. А иначе он не дается, вытирается сразу, кричит.