Перья

Соотношение цели и средств, неизбежный зазор между личной моралью и допустимыми правилами политического поведения, весь комплекс вопросов, который историки определяют как демоническую диалектику силы, — на решение этих проблем Ледеру хватило нескольких дней. Прошло еще полторы недели, и в нашу следующую встречу он произвел на меня впечатление человека, целиком отдавшегося жажде силы и власти. Его идеалистические устремления отступили на второй план и стали почти неразличимы, тогда как на первое место вышли срочные практические вопросы.

— Нам нужно научиться пользоваться оружием, — сообщил мне Ледер, едва я переступил порог читального зала и приблизился к нему на достаточное расстояние.

На столе перед ним лежала раскрытая брошюра «Стоящему на страже», выпущенная «Хаганой» в 1938 году в связи с возникшей тогда потребностью быстро популяризировать навыки применения стрелкового оружия[313]. Наложив на одну из ее страниц лист шелковой бумаги, Ледер тщательно перечерчивал на него схему устройства револьвера и переписывал в свою тетрадь пункты инструкции по уходу за личным оружием и его применению.

Он был взвинчен, и его глаза беспокойно бегали от схемы в брошюре к листу, на который он еще до моего прихода перенес изображение ствола и барабана. Тщательно сравнивая детали, Ледер намеревался приступить к перечерчиванию спускового крючка и защитной скобы.

— Нам нужны деньги, много денег, — пробормотал он, но тут же поймал себя на том, что сболтнул лишнего. — Уходи, уходи отсюда.

Повторив свои слова несколько раз, он велел мне вычеркнуть из памяти эту встречу и не рассказывать о ней никому, даже намеком.

На цыпочках я двинулся к выходу из читального зала. Дойдя до порога, я повернулся и бросил прощальный взгляд на Ледера, чертившего химическим карандашом твердые линии револьвера, и на двух школьниц, водивших пальцами по выжженным солнцем просторам пустыни Сахара. Казалось, они ищут следы исчезнувших там оазисов.

Я не мог тогда знать, что это моя последняя встреча с Ледером наедине и что наша мечта о линкеусанском государстве вдребезги разобьется через неделю. Ей было определено разбиться в тот день, когда в центре всеобщего внимания оказались столкновения демонстрантов с полицией на улице Бен-Йегуды и на небольшой площади возле дома Фрумина, в котором для вынесения решения о репарациях из Германии собрались депутаты кнессета.

Глава десятая

1

Недобрые предчувствия одолевали мать с самого утра.

— Сегодня ты из дома не выйдешь, — сказала она, едва я открыл глаза. — Медведи в лесу не вымрут, если ты один день пропустишь занятия.

Школа, в которой я учился, находилась вблизи здания кнессета, и мать, не раз говорившая, что дурного соседства следует избегать всегда, а особенно — в годину бедствий, осталась верна своему правилу с наступлением «дня репараций».

Ожесточенные споры между сторонниками и противниками переговоров с Германией велись тогда буквально повсюду, и принадлежавшая моим родителям бакалейная лавка естественным образом превратилась в своего рода парламент. Доносившиеся из нее выкрики «депутатов» часто привлекали внимание прохожих, но в тот день обычные дебаты о репарациях привели к потасовке, едва лишь отец открыл свое заведение в пять часов утра к услугам рано встающих рабочих.

В углу небольшого торгового помещения стояли мешки с рисом, и отец оставлял на них свежие газеты для владельца соседней галантерейной лавки. Газетные заголовки обычно проглядывал господин Кипер, одинокий ночной сторож, возвращавшийся каждое утро с хладокомбината в Тель-Арзе и заходивший к нам за сигаретами. В то утро он выплеснул бидон молока в лицо медсестре Аде Калеко, известной активистке «Гистадрута». Находясь в Бухенвальде, прокричал господин Кипер, он не мог вообразить, что уже в недалеком будущем «еврейский царь сядет за стол переговоров с наследниками Гитлера». Поступок ночного сторожа стал сигналом к началу скандальной сумятицы с элементами рукоприкладства. Бен-Аврам, складской рабочий кооператива «Тнува», разбил сырое яйцо о голову раввина Шиши, сын которого погиб при штурме деревни Мальха бойцами «Эцель»[314]. Всех сторонников «господина Бейгина» Бен-Аврам назвал фашиствующими хулиганами, высказав убежденность в том, что их следует отправить обратно в Кению, чтобы они «сгнили там вместе с черными в джунглях»[315].

Отец беспомощно наблюдал, как его лавка возвращается в состояние, в котором она находилась после обыска, учиненного в ней инспекторами Дова Йосефа, но мать быстро нашлась и выключила электричество. В темноте туманного и дождливого зимнего утра растерявшихся драчунов удалось вытолкать на улицу, где Кипер долго еще размахивал кулаками.

В последующие часы до полудня мать, плотно сжав губы, встревоженно наблюдала за тем, как мимо нашего дома проезжали грузовики с вооруженными дубинками полицейскими в касках, штабные автомобили, пожарные и полицейские машины с угрожающе выставленными брандспойтами водометов.

— Десятое тевета наступит только завтра, — пытались успокоить ее покупатели[316].