Перикл

   — Вот, — подхватил слова стражника Протагор. — Главное, чтоб всем весело было ждать. Вся наша жизнь такова — весёлое ожидание казни. И если это весёлое ожидание, то мы готовы продлить его до бесконечности. Давайте выпьем, друзья, за бесконечное весёлое ожидание!

Стражник понял, что ему не следует покидать эту весёлую камеру, и присоединился к тосту Протагора, считая его и своим. Но, выпив, сразу же вновь напомнил об отравителе.

   — Кто отнесёт ему вино? — кивнул он в сторону двери, за которой находился отравитель. — Положено, чтобы сам приговорённый.

   — И прекрасно! — согласился Анаксагор. — Я дам ему чашу вина, а он мне — чашу цикуты. Кто хочет посмотреть на эту сцену?

   — Не обязательно обмениваться, хотя можно и так, — сказал стражник. — Я ведь сказал, что он подождёт.

Анаксагор прислушался к его словам, выбрал самую вместительную чашу, Сократ наполнил её вином из кувшина — он был на этом пиру за кравчего — и сказал:

   — Я пойду с тобой.

   — Мы все пойдём! — объявил Гиппократ. — А ещё лучше — пусть отравитель придёт сюда и пирует вместе с нами. Позови его! — повелел он стражнику, назвав того по имени: леча в течение уже нескольких дней Анаксагора, врач перезнакомился со всеми тюремщиками.

Отравитель перешагнул через порог, держа перед собой чашу обеими руками, вошёл степенно, чтобы не расплескать содержимое. Он был в длинном чёрном плаще, с чёрной широкой повязкой на лбу. Слегка поклонился, спросил:

   — Кто приговорённый?

   — Я! — вышел вперёд Сократ. — Давай чашу!

   — Нет, — ответил спокойно отравитель. — Я знаю, кто приговорённый, но я обязан был задать этот вопрос. А ты поступил дурно, — сказал он Сократу. — Твои слова связали тебя со мной. Кто шутил, подобно тебе, все приняли яд из моих рук.

   — Я уже и теперь готов принять его, если он не достанется Анаксагору.

   — Ты усугубляешь свой дурной поступок, — покачал головой отравитель. — Мне жаль тебя. Бери, если хочешь, — обратился он к Анаксагору. — Но можно и подождать, поставим чашу в нишу, с ней ничего не случится: этот напиток не портится и не выдыхается.

Анаксагор взял чашу отравителя, поднёс к носу и понюхал.

   — Странно, — сказал он, — цикутой не пахнет.

   — Разреши, — попросил Гиппократ и тоже понюхал содержимое чаши. — И всё-таки это цикута, — заключил он, возвращая чашу Анаксагору.

   — Что делать? — спросил Анаксагор отравителя.

   — Выпей — и всё, — ответил отравитель. — Я всегда так говорю.

   — И все слушаются тебя? — спросил Протагор.

   — Не все. Иные выливают яд из чаши, не хотят пить, кричат. Тогда я приношу другую чашу — яда у нас всегда большой запас.

   — Я выпью, — сказал Анаксагор.

   — Это хорошо, — похвалил его отравитель. — Напиток подслащён мёдом для приятности, приправлен другими травами для аромата. Он приятен, не производит болезненных действий. Человек просто холодеет и замирает. Перед тем как замереть, следует лечь и принять хорошую позу.

   — Это какую же позу ты называешь хорошей? — спросил Сократ.

   — Ту, с какой ложатся в гроб, — невозмутимо ответил отравитель.

   — Надо выпить до дна? — спросил Анаксагор. Он медлил, его охватила тоска, мудрец прощался с друзьями, раня их глазами, полными слёз.

   — До дна, — вздохнул отравитель. — Выпей — и всё, — повторил он.

   — А если выпить не всё, что будет?

   — Тогда холод дойдёт только до колен или до живота. А надо, чтобы дошёл до сердца. Тогда сердце остановится — и всему конец.

   — Кто тебе сказал, что с остановкой сердца всему наступает конец? — напустился на отравителя Сократ. — Со смертью не всё кончается, со смертью только начинается подлинная жизнь души — свободная, чистая, не обременённая никакими страстями и заботами.

   — Возможно, — не стал возражать Сократу отравитель. — Тогда тем более следует выпить яд сразу и до дна.

Теперь Анаксагор смотрел на Перикла, и он, кажется, знал, о чём философ спрашивает его остановившимся взглядом.

Перикл подошёл к нему и, помня, что яд в чаше отравителя ненастоящий и что смерти не будет, прижался щекой к его щеке и сказал:

   — Все любят тебя, все будут помнить о тебе, ты узнаешь об этом, прощай.

Никто не плакал, но и веселья уже не было: хотя друзья прощались с Анаксагором не навсегда, провожали его не на казнь, не на смерть, но впереди всё же была разлука, может быть долгая, а то и вечная: Геродот, как договорились, должен был увезти Анаксагора не в Клазомены, где о нём уже никто не помнил, наверное, а в Лампсак, к своим друзьям, которые могли позаботиться о философе.

Они поочерёдно подходили к нему, целовали в лоб и произносили это грустное слово:

   — Прощай.

   — Прощайте, друзья, — сказал он. — Если верить Сократу и души наши вечны — то встретимся ещё. Если прав я, то не встретимся никогда. Но и того счастья, что подарили вы мне, достаточно... — Он поднёс чашу к губам и выпил одним духом. Постоял какое-то время в задумчивости, прислушиваясь к своим ощущениям, потом обвёл взглядом друзей, остановил его на отравителе и спросил:

   — А можно ли запить твой яд вином?

   — Если хочешь, можно, — ответил добрый отравитель. — Пей сколько хочешь — всё равно умрёшь.