На первый взгляд позиция Аввакума относительно пределов царской власти и ее функций в религиозной области противоречива. „В коих правилах писано, - с возмущением восклицает протопоп, - царю церковью владеть, и догматы изменять, и святая кадить? Только ему подобает смотреть и оберегать от волк, губящих ея, а не учить, как вера держать и как персты слагать. Се бо не царево дело, но православных архиереов и истинных пастырей, иже души своя полагают за стадо Христово, а не тех, глаголю, пастырей слушать, иже и так и сяк готовы на одном часу перевернутца. Сии бо волцы, а не пастыри, душегубцы, а не спасители: своими руками готовы неповинных крови пролияти и исповедников православный веры во огнь всажати. Хороши зако-ноучителие! Да што на них дивить! Таковыя нароком поставлены, яко земские ярышки (стряпчие. - А.Б.) - что им велят, то и творят. Только у них и вытвержено: „а-се, государь, во-се, государь, добро, государь!"
Аввакум гневно обличает архиереев, коие „токмо потакают лишо тебе (царю Алексею Михайловичу. - А. Б.): „Жги, государь, крестьян тех, а нам как прикажешь, так мы в церкве и поем; во всем тебе, государю, не противны; хотя медведя дай нам в олтар-ет, и мы рады тебя, государя, тешить, лише нам погребы давай да кормы с дворца. Да, право так - не лгу!" „Любя я тебе, право, сие сказал, - отмечает протопоп, - а иной тебе так не скажет, но вси лижут тебя - да уже слизали и душу твою!" [21]
Но если архиереи не должны слушаться царя в церковных вопросах, как должен государь осуществлять свои функции по охране благочестия? Если архиереи лишь марионетки, то почему Аввакум постоянно напоминает, что царя обольстил и столкнул с пути истинного именно архиерей - патриарх Никон? Неужели Никон и собор иерархов не вправе были решать вопросы церковного ритуала? В действительности противоречия в суждениях Аввакума нет, ибо царь для него именно потому является гарантом благочестия, что должен выступать третейским судьей, арбитром при разрешении церковных вопросов, равно защищающим обе стороны до тех пор, пока одна из них в споре не победит.
„И ты не хвалися, - гневно обращается Аввакум к Алексею Михайловичу. - Пал ся еси велико, а не вос-тал искривлением Никона, богоотметника и еретика, а не исправлением, умер еси по души ево учением, а не воскрес. И не прогневися, что богоотметником ево называю. Аще правдою спросиши, и мы скажем ти о том ясно с очей на очи и усты ко устом возвестим ти велегласно; аще ли же ни - то пустим до Христова суда: там будет и тебе тошно, да тогда не пособишь себе ни мало".
„Здесь ты, - продолжает Аввакум, - нам праведного суда со отступниками не дал - и ты тамо (на Страшном суде. - А. Б.) отвещати будеши сам всем нам!… Все в тебе, царю, дело затворилося и о тебе едином стоит. Жаль нам твоея царския души и всего дому твоего, зело болезнуем о тебе, да пособить не можем ти, понеже сам ты пользы ко спасению своему не хощешь".
Итак, царь, не давший спорящим праведного суда, царь, ставший главным виновником раскола русской православной церкви, царь, благодаря которому правда уходит из богоизбранного „Третьего Рима" на небеса, оставляя землю Антихристу, который уже пришел и властвует, - вот наиболее острая заноза в сердце Аввакума, мучительнейшая тема его рассуждений. „Во время сие несть царя, - писал не позже 1669 года соратник Аввакума дьякон Федор, - един бысть православный царь на земли остался, да и того, не внимающаго себе, западные еретицы, яко облацы темнии, угасиша христианское солнце. И се, возлюбленнии, не явно ли антихристова прелесть показует свою личину?!"
Итак, рухнул „Третий Рим", прекратилось священство, опозорено православие, страшные гонения претерпевают верные, настало безблагодатное антихристово время. Продолжая молить царя опомниться и дать правый суд православным, Аввакум тут же бросает:
„Надобно царя тово Алексея Михайловича постричь беднова, да пускай поплачет хотя небольшое время. Накудесил много, горюн, в жизни сей, яко козел скача по холмам, ветр гоня, облетая по аеру (воздуху. - А. Б.), яко пернат, ища станы святых, како бы их поглотить и во Ад с собою свести".
Именно царь виновен во многих зверствах против староверов, страшнейшим из которых был разгром Соловецкого монастыря - одной из крупнейших и славнейших обителей России. За то, по словам Аввакума, Алексей Михайлович „расслаблен бысть прежде смерти, и прежде суда того (Страшного. - А. Б.) осужден, и прежде бесконечных мук мучим. От отчаяния стужаем, зовый и глаголя (царь), расслаблен при кончине: „Господие мои, отцы соловецкие старцы, отради-те ми, да покаюся воровства своего, яко беззаконно содеял, отвергся християнския веры… вашу Соловецкую обитель под меч подклонил, до пятисот братии и больши. Иных за ребра вешал, а иных во льду заморозил, а бояронь живых, засадя, уморил в пятисаженных ямах. А иных пережег и перевешал исповедников Христовых бесчисленно много. Господие мои (якобы говорил, умирая царь. - А. Б.), отрадите ми ноне мало!"