Перо, закон и стеклянный шар (СИ)

Дежурный посмотрел на газетчика и, оценив угрозу, тяжко вздохнул. На юном лице появилось выражение вселенской обиды на несправедливость мира.

Когда послание унеслось вглубь управления, Хальрун прикинул, стоит ли извиниться, решил, что нет, и спросил:

– Мне подождать тут?

Не глядя на посетителя, полицейский кивнул. К общению он больше не стремился, и явно страдал, переживая неудачу.

Хальрун посмотрел на часы, притопнул ногой, прошелся от стены до стены и снова проверил время. Истекла целая минута... Спустя еще пять газетчик развернул журнал, который носил подмышкой, и стал изучать рецепты блюд с обеда у члена совета Первых, устроенного в прошлую среду. Остальные публикации Хальрун прочел ранее, причем одну – целых три раза.

Претендующий на звание светского издания журнал освещал жизни высокопоставленных особ Бальтауфа (реже – других городов Хогтории), и в этом номере целый разворот принадлежал Мализе Кросгейс. При виде ее нежного лица под шляпкой с цветными лентами Хальрун захлопнул журнал и снова принялся мерить коридор шагами и смотреть на часы. Последние утверждали, что ждал он совсем немного, но терпением газетчик не отличался. Хальрун успел измучиться, когда, наконец, труба не загудела снова. Первым из нее вырвалась мощная струя воздуха, а затем в специально подставленную корзину упал цилиндр с посланием. Когда это случилось, дежурный неприязненно посмотрел на Хальруна. Видимо, полицейский сомневался в желаемом для себя ответе, хотя очень хотел выставить наглого посетителя вон. Прочитав ответ, юноша заметно огорчился.

– Проходите, вей, – буркнул он. – Второй этаж налево, кабинеты подписаны. Вы не ошибетесь.

Сунув в карман полученный пропуск (наверняка мгновенно смявшийся), Хальрун устремился вперед. Он был так занят, что против обыкновения не поинтересовался причиной скандала в приемной, где толстая женщина до сих пор ругалась с клерком, а нетерпеливый мужчина размахивал руками...

Как и хрустальные люстры, парадная лестница полицейского управления была наследием прошлых времен, но сохранилась значительно лучше. Мраморные ступеньки и перила дожили до настоящего времени почти в первозданном состоянии, хотя вместо кавалеров и дам в старинных одеждах из бархата и перьев по лестнице теперь бегали полицейские в одинаковой форме и журналисты в забрызганных грязью плащах. Обычно Хальрун серьезно относился к своему внешнему виду, но сегодня газетчику было не до пустяков.

Второй этаж подвергся переделке серьезнее, чем первый. Здание тут окончательно утратило свой пошарпанный лоск и приобрело вид обычного унылого присутствия. Оживляли коридор разве что растения в горшках – в последние годы считалось хорошим тоном украшать помещения живой зеленью. В казенных учреждениях за ними обычно некому было ухаживать, и растения нередко выглядели готовыми вот-вот испустить дух. Полицейское управление Центрального округа являлось редким исключением из этого правила. Здесь за цветами ухаживали.

Кабинет Дорена находился в самом конце коридора, о чем газетчику сообщила лакированная табличка с красивой каллиграфической надписью «Д. Лойверт, младший детектив» на одной из дверей. Хальрун постучал.

– Войдите! – услышал он.

Дорен сидел за столом, тонкие ножки которого грозили разъехаться под тяжестью папок. Бумаги лежали повсюду: на столе, в открытом шкафу, на тумбе и даже в единственном кресле для посетителей. Для другой мебели в кабинете места не нашлось – комната напоминала узкий пенал и не имела окон.

– Это на самом деле вы, – произнес детектив усталым голосом с едва уловимым удивлением. – Здравствуйте, вей Осгерт.

Оказавшись в настолько тесном помещении, Хальрун потерял запал и для начала решил осмотреться.

– Здравствуйте, детектив. Не ожидали меня увидеть? – улыбнулся он.

– Что-то вроде этого… Прошу вас, передайте мне папки, которые лежат в кресле, и садитесь туда сами.

В неверном свете газовой лампы Дорен выглядел человеком, погребенным под канцелярской работой. Его лицо приобрело болезненную желтизну, а под глазами появились тени. Хальрун освободил для себя место и упал в подавленное многими задами сидение.

– Вы не представляете, как сложно было пройти мимо вашего сторожевого пса!

– Вы про дежурного?

– Он не хотел меня пускать! – возмутился Хальрун.

– Только из необходимости, – сказал Дорен и потер висок. – Знаете, сколько сумасшедших каждый день пытаются прорваться в управление? Если бы сюда пускали всех, мы не смогли бы работать.

– Но ведь я не случайный гость. Я свидетель в деле об убийстве, и меня даже допрашивал ваш коллега!

При упоминании другого детектива лицо Дорена приобрело кислое выражение, характерное для людей с больными животами или для обиженных на начальство.

– И если бы вы сказали, что хотите попасть к детективу Тольму, вас бы пропустили, – произнес он. – Имена свидетелей записывают с специальную книгу на странице с нужным делом… Вей Осгерт, вы ведь пришли не просто так? У меня, как видите, много работы.

– Конечно… Хорошо, что вы напомнили.

Газетчик протянул Дорену журнал, открытый на статье про Мализу.