Охота на медведя – тотемного предка – была обставлена как некий обряд, который бытовал у карелов еще в начале XX века. В лес мужчины уходили, вымывшись в бане, не имея в предыдущую ночь никаких сексуальных связей. Подойдя к берлоге, чертили на снегу сакральный оберег-пятиконечник и будили медведя песней, уговаривали пойти с ними. При этом они называли его «парень в саже», «дева в саже» или «денежная шуба»[294]
.После того как медведь был убит, разводили костер. Причем все, кто успел подойти к месту до разжигания костра, имели право на равную долю добытого (иная версия: до того как выпустят кровь). Медведь, даже убитый, был страшен и считался живым. Принеся тушу к дому, охотники пели, предупреждая женщин, что в гости идет сам первопредок Охто. Причем дом должен быть уже намыт и готов принять дорогого гостя. На вопрос женщин: дал ли лес глухаря, чаща – рябчика, мужчины отвечали, что «лес дал медоволапого! Mesikämmenen mettsä anto!» При этом говорили, что это не они убили медведя, а он сам упал с сосны им под ноги[295]
.Ритуальный праздник[296]
, который устраивался после удачной охоты на медведя, исследователи чаще всего называют медвежьей свадьбой, хотя похож он и на совместную обрядовую трапезу, и на похороны. Знаком этот ритуал практически всем финно-угорским народам[297]. Медведь был почетным гостем, а невесту убитого обычно представляла самая красивая девушка деревни. Заканчивался праздник самым торжественным моментом, в котором принимали участие только «жених» и «невеста», рунопевец и те, кому повезло вытянуть жребий. В первую очередь напоминали о небесном происхождении медведя: он родился высоко в небе, в созвездии Большой Медведицы, а на землю спустился в серебряной люльке, в золотой зыбке и пошел ходить по северной земле[298]. Затем его дух через отверстие на крыше отправляли в верхнее царство, на небесную родину. После этого шли в лес, к специальному ритуальному дереву, karhunkallonpetäjä (сосна медвежьих костей), череп вешали на высокий сук, а кости оставляли (или зарывали) у корня. Считалось, что, во-первых, медведя возвратили к прародительнице сосне:А во-вторых, существовало поверье, что именно с веток сосны медведю будет проще всего перенестись на небесную родину и вернуться обратно на землю[300]
.Большинство исследователей считает, что в «пышном культе убитого медведя чувствуется подражание культу предков»[301]
. Главная роль медведя в медвежьем празднике сибирских народов состоит в его посланнической миссии от людей к богам[302]. В верованиях селькупов, якутов, нганасан медведь выступает помощником шамана в путешествии по нижнему миру. В сибирских дуалистических мифах медведя творит хозяин нижнего мира Эрлик, причем порой он сам ассоциируется с медведем. Селькупы и кеты считают, что душа медведя – это душа умершего родственника, а убийство медведя – это ее освобождение из медвежьего тела[303].Большим почитанием медведь пользуется и у коми-пермяков. Мать одного из культурных героев коми-пермяцких преданий Кудым-Оша, могучая одноглазая колдунья, зачала от медведя; в сказках медведь-жених похищает девушек себе в жены; охота на медведя так же сопровождается множеством магических ритуалов[304]
. Разум и сила медведя подчеркиваются в рассказе коми о том, как медведь когда-то был небожителем и лишь позже, польстившись на горох, спустился на землю. Однажды он решил попросить у небесного бога большой палец, чтобы еще больше походить на людей. Бог пообещал исполнить просьбу, но предупредил, что тогда он даст собаке охотничий лук, а человеку – крылья. И медведь решил отказаться от своей затеи.У саамов хозяин леса, покровитель охотников, также наделялся обликом медведя[305]
. В одной из легенд именно медведь переносит Бога через болото, после чего и становится почитаемым животным[306].Эпизоды, описывающие охоту на медведя, часто встречаются и на карельских петроглифах[307]
.Наиболее сакральным животным у саамов является олень Мяндаш, сын шаманки и дикого оленя, которого они считают своим первопредком. В сказках он женится на девушке, ходит на охоту, а ночью превращается в юношу. Из-за того, что люди попытались вмешаться в обычаи оленя, случилась беда, и он больше не смог превращаться в человека и ушел навсегда в лесную чащу, уведя с собой детей. А женщина, после неудачных попыток вернуть хотя бы младшего сына, закляла его: «пусть стережется дурного человека, к хорошему же охотнику пусть выходит сам, чтобы стать ему пищей»[308]
.