Первая гражданская война в Риме

Весьма примечательно, что изменение роли армии далеко не сразу стало понятно современникам. Марию, который mutatis mutandis немало сделал для изменения характера армии, и в голову не пришло открыто использовать армию в борьбе за свое положение, хотя его ветераны в 100 г. сыграли заметную роль в политической борьбе. Первым это сделал его враг Сулла[1297], да и то лишь оказавшись в очень тяжелом положении. Но даже он при принятии решения о передаче армии Помпея Страбона Помпею Руфу не подумал о собственном примере, который он явил, отказавшись уступить командование Марию (Keaveney 1983b, 84). Объясняется это, по-видимому, не только силой инерции, но и вероятной (и очень наивной) уверенностью Суллы в принципиальной разнице ситуаций — его самого отстранили от командования

per vim, тогда как на сей раз решение принято законным порядком. Отметим одно важное отличие этого случая от взятия Рима: если Сулла, пусть и в нарушение всех норм, брал Город, ссылаясь на то, что решение о лишении его командования незаконно, поскольку принято под давлением (насколько это соответствовало действительности — вопрос отдельный), то люди Помпея Страбона убили консула безо всяких ссылок на закон или хотя бы на справедливость, они открыто прибегли к праву сильного. При этом вряд ли можно считать, «что Помпей Страбон, как думают некоторые, обнаружил скрытый потенциал своей армии до Суллы или, во всяком случае, выступал как его подражатель» (Keaveney 2007, 79).

У нас очень мало сведений о том, как именно предводители «клиентских» армий обеспечивали их преданность. Плутарх рассуждает в связи с реквизицией храмовых сокровищ Суллой, сравнивая его с Титом Фламинином, Ацилием Глабрионом и Эмилием Павлом, которые их не тронули: «Ведь они в согласии с законом распоряжались людьми воздержными, привыкшими беспрекословно повиноваться начальствующим [...], а лесть войску почитали более позорной, нежели страх перед врагом; теперь же полководцы добивались первенства не доблестью, а насилием, и, нуждаясь в войске больше для борьбы друг против друга, чем против врагов, вынуждены были, командуя, заискивать перед подчиненными и сами не заметили, как, бросая солдатам деньги на удовлетворение их низменных потребностей и тем покупая их труды, сделали предметам купли-продажи и самое родину, а желая властвовать над лучшими, оказались в рабстве у худших из худших» (Sulla 12. 9-13). Однако здесь, как резонно замечает А. Кивни, Плутарх явно переносит на 80-е гг. реалии эпохи триумвиров[1298], когда отношения между солдатами и военачальниками были уже совсем иными, и первые диктовали свои условия вторым, Сулла же являлся полновластным хозяином армии[1299]

, тогда как Цезарю придется уже столкнуться с солдатскими бунтами[1300].

Бесспорно, обильная добыча поддерживала симпатии солдат к полководцу[1301], но одной ее было вряд ли достаточно — как известно, Эмилий Павел, давший воинам разграбить Эпир, популярностью у них не пользовался (Liv. XLV. 34. 1-7; Plut. Aem. 30.4). Репутация военачальника основывалась на разных составляющих, которые сформулировал Цицерон: «Истинный полководец (

summus imperator) должен обладать следующими четырьмя дарами: знанием военного дела, доблестью, авторитетом, удачливостью (scientia rei militaris, virtus, auctoritas, félicitas)» (De imp. Pomp. 28). Бесспорно, всеми этими качествами Сулла обладал, продемонстрировав их еще в Союзническую войну. К ним, несомненно, нужно добавить еще одно — умение находить общий язык с солдатами и центурионами (об этом Цицерон, естественно, умолчал, поскольку оно не укладывалось в рамки образа истинного полководца, не опускающегося до «заискивания» перед подчиненными). Наглядным примером этого стала речь Суллы к воинам накануне похода на Рим в 88 г., когда и он, и его воины прекрасно поняли друг друга[1302]

. Другой случай такого рода (даже два) мы наблюдаем накануне высадки в Италии: по словам Плутарха, солдаты по собственной инициативе (άφ’ αύτών) поклялись не покидать своего предводителя[1303] и обещали не чинить насилий в Италии, а заодно предложили ему свои сбережения, считая, что он нуждается в деньгах[1304]. Полководец поблагодарил воинов, но отказался принять, как выразился Дж. Бэйкер, «материальное выражение их лояльности»[1305]. Почему же Сулла так поступил? Весьма вероятно, что он не хотел иметь лишних обязательств перед воинами. К тому же, столь красивый жест еще больше поднимал его в глазах солдат. Что же касается клятвы не чинить насилий в Италии, то воины соблюдали ее, судя по источникам, только до тех пор, пока Сулла после срыва соглашения со Сципионом не начал разорять неприятельскую территорию (App. I. ВС. 86. 389).