Первая мировая война в 211 эпизодах

Олива Кинг служит теперь в сербской армии, — она и две ее машины. (В придачу к старушке Элле она купила еще одну санитарную машину, более легкую и быструю, марки “Форд”. Ее-то она сейчас и ремонтирует.) Сербы лишились почти всего своего транспорта во время отступления, так что дел у нее по горло. Больше никаких обходов, от фонаря к фонарю, никаких мешков с тряпьем. Вместо этого ее посылают в длительные тяжелые поездки по узким, опасным горным дорогам, которые в Западной Европе вряд ли бы назвали дорогами — скорее тропой, глинистой колеей. Именно дороги были хуже всего. При плюсовой температуре они тотчас превращались в непролазное месиво. Если же столбик термометра опускался ниже нуля, ее ожидал каток.

Кинг приблизилась к войне, и война приблизилась к ней. Миссис Харли, та самая, с которой она работала вместе — они когда-то охотились за коллекционной мебелью во Франции — и которая “в возрасте, когда многие пожилые дамы предпочли бы сидеть дома и вязать носки”, переносила трудности, непосильные для женщин вдвое моложе ее, умерла месяц назад. Ее убило гранатной картечью, выпущенной вражеской артиллерией, — болгарской? австрийской? — когда она работала с беженцами в Монастире. Из своих поездок на северный фронт Кинг привезла не только два болгарских рюкзака трофеев — гильзы от патронов, осколки снарядов, — но и воспоминания о поле сражения, усеянном трупами. И впервые в жизни она увидела ненавистного врага в образе болгарских военнопленных.

А кроме того, она влюбилась. Ничего удивительного. Было что-то такое в настроении, в ситуации, в вынужденной неопределенности жизни, что позволяло отринуть обычные правила и условности. Судя по всему, эта влюбленность значила для нее больше всего остального. Больше войны. Та превратилась в фон, во второстепенный фактор, в монотонные будни, временами абсурдные или дикие, временами опасные и отталкивающие, чаще всего раздражающие. Вот, например, только размечтаешься о горячей бане, но незадача — забарахлит ножной тормоз, и ты никуда не попадаешь.

Объектом ее чувств стал обаятельный сербский офицер связи, капитан Милан Иовичич, которого все звали Иови; веселый, дружелюбный и непредсказуемый. Они с ней оказались сверстниками. Они полюбили друг друга, встречаясь за обедом и на вечеринках, где вновь и вновь с надтреснутой пластинки звучала мелодия “La Paloma”; все беды тоже были общими. Когда она в сентябре прошлого года слегла с приступом малярии, он навещал ее не реже двух раз в день и часто просиживал у нее часами. Любовь оказалась взаимной. Они встречались тайком, но все равно о них сплетничали. Ее это раздражало.

Это вовсе не интрижка. Таких у нее было предостаточно в прошлом. Здесь все гораздо серьезнее.

Кинг понимала, что за эти годы в ней произошли перемены. Ее это пугало. А может, ее больше пугала реакция со стороны других. В письме к отцу, после вступления в сербскую армию, она, в частности, писала следующее:

Благослови тебя Бог, дорогой папа, я так тебя люблю, ты даже себе не представляешь. Я все спрашиваю себя, что ты подумаешь о том, как я изменилась. Знаю, что война сделала меня довольно эгоистичной, что я теперь стала гораздо самостоятельнее, чем прежде.

О своей влюбленности она не пишет ни слова. Иови она называет просто “приятелем”, что было весьма смело, особенно в сравнении с предвоенными устоями. Но мало кто теперь заботился о приличествующих формах общения между неженатыми мужчинами и незамужними женщинами. Не здесь, не сейчас.

К обеду Олива Кинг прерывает работу в промерзшем гараже и бредет по снегу к маленькой квартирке, которую она делит с двумя другими женщинами-шоферами. Едва войдя в дом, она тут же зажигает керосинку, единственный источник тепла в комнате, который в это время года постоянно горит, пока они дома. Ее беспокоят цены на керосин, они непрерывно растут. Кувшин стоит 19 франков, и его хватает на несколько дней. “Если Америка вступит [в войну], нам разрешат покупать керосин по сниженной цене”.

Кинг решает остаться дома. Она сделала все, что полагается на сегодня. Пусть другой механик закончит работу. Она мечтает о вкусных тасманских яблоках. Думает, кончился их сезон в Австралии или еще нет? И не пришлет ли ей отец посылку с яблочками?

140.

Февральский день 1917 года

Флоренс Фармборо размышляет о зиме в Тростянице