Первая мировая война в 211 эпизодах

Эльфриду не покидало беспокойство, и чтобы выполнить задание по физике, она перебралась в спальню, решив не выпускать бабушку из поля зрения. Мысли ее были заняты вовсе не школой. Около недели назад они с подружкой ходили кататься на коньках на затопленный луг у реки. Там было полно народу, все катались по кругу, под музыку скрипучего патефона. И там она снова наткнулась на Вернера Вальдекера, юного лейтенанта, которого впервые встретила на лестнице у старшей сестры своего одноклассника и с которым потом заговорила, случайно увидев его на улице, — та встреча закончилась тем, что он поцеловал ей руку и выразил надежду, что они увидятся снова. Так и случилось пять дней назад, на том замерзшем лугу. Потом, уже ближе к вечеру, он повел ее в кондитерскую Флигнера. Там не было эклеров, но они пили глинтвейн и ели крендельки: она была счастлива. Затем лейтенант Вальдекер проводил ее домой и попытался поцеловать на лестнице в прихожей. Она выскользнула и исчезла в доме. Потом она жалела об этом.

На карте военных действий, висевшей в классе, мало что менялось. В Африке и Азии вот уже многие недели не происходило ничего примечательного. К сожалению, вчера капитулировало 289 человек в Ликуйу, в германской Восточной Африке, и британцы заняли несколько турецких окопов к юго-западу от Эль-Кута, в Месопотамии, — и это все. В Италии и на Балканах тоже все тихо. На Западном фронте ничего нового, так, отдельные рейды. И только благодаря событиям на Восточном фронте газеты публикуют не просто отдельные заметки, но и более подробные сводки, военные действия здесь вот уже несколько месяцев сосредоточены в одном-единственном месте — в Румынии. Эта часть карты пестрит маленькими черно-бело-красными флажками, вскоре будет одержана большая победа. В последний раз победным стало 6 декабря. В тот день пал Бухарест, и детей освободили от школы. Эльфрида использовала неожиданно объявленные каникулы, чтобы пойти на прогулку.

142.

Суббота, 17 марта 1917 года

Владимир Литтауэр усмиряет бунтовщиков в Режице

Дует порывистый ветер, лютует мороз, повсюду глубокие сугробы. Они шли маршем всю ночь напролет. Девять месяцев они просидели в окопах на Двине, девять месяцев миновало без событий и крупных боев, девять месяцев монотонного ожидания и тоски; лето сменила осень, осень сменила зима, скоро уж и зиме конец.

В глубине души Литтауэр конечно же понимал, что рано или поздно они получат приказ о выступлении. Но кто бы мог подумать, что это будет происходить таким образом?

Причем приказ вовсе не о том, чтобы достойно отразить неожиданную атаку немцев. Нет, в прошлый четверг, вечером, полк выступил в Режицу, чтобы подавить мятеж в городском гарнизоне[230]. А вместе с этим неожиданным приказом до них дошли и неясные слухи о беспорядках в Санкт-Петербурге.

Они добрались до Режицы, когда слабые лучи мартовского солнца осветили горизонт. Литтауэр вместе с остальными продрогли насквозь, их форма сплошь была покрыта снегом и инеем.

В городе мы повстречали группу солдат с красными ленточками. Пьяные и развеселые, они забыли отдать честь. Командир, удержав своего коня, указал им на их небрежность. “Разве вы не знаете, что происходит в России? — спросил один из солдат и бодро добавил: — Мы теперь все равны”. Тогда командир приказал взять этих солдат “в стремена”, то есть в кольцо лошадей. Это означало что-то вроде ареста на месте. Мы продолжили путь к центру города, и нам навстречу попадалось все больше и больше таких групп, и все больше и больше солдат с красными бантами мы брали “в стремена”. В небольшом полку было не более пятисот человек. По мере того как мы приближались к площади, мы вели между своими рядами уже сотню арестованных. Наши гусары, продрогшие, голодные и злые, подгоняли их пинками, и теперь уже многие пленники молили о пощаде.