Первая женщина

Вечером во вторник, проходя через зал столовой, Вера остановилась возле стола, за которым я сидел, и, громко назвав меня по фамилии, сказала, чтобы я нашел ее после того, как поужинаю.

Голос у нее был жесткий, официальный.

Я терялся в догадках. Почему так внезапно? Что-то связано с приездом отца Горушина? Меня требует к себе Меньшенин? До сих пор она разговаривала со мной только наедине.

Все во мне напряглось в ожидании.

Однако никто из сидевших за столом мальчиков не обратил внимания на ее слова, и я понял: они не догадываются о том, какая тайная связь существует между мной и старшей пионервожатой.

Доглотав кусок за куском творожные сырники, в тяжелом волнении я вышел из столовой.

Вера стояла одна на перекрестке аллей.

Глядя куда-то вдаль, она сказала мне:

– Пойдем!

Мы пошли вдоль белых декоративно уложенных камней. Навстречу нам двигались пионеры из разных групп, нас кто-то обгонял, кто-то пересекал нам дорогу.

– Завтра утром иди на шоссе на остановку рейсового автобуса! – произнесла она, направляя речь туда же вдаль, куда смотрела.

– Зачем? – испуганно спросил я и вдруг ясно понял, что меня выгоняют из лагеря и ей поручено отвезти меня домой.

– После завтрака мы поедем.

Сердце мое перестало биться.

– Куда?

– Туда, где нас никто не найдет. Хочешь?

Я не смог ответить.

– Поедем в одном автобусе, но врозь. Возьми рубль на билеты.

Девушка из старшей группы пересекла нам путь:

– Добрый вечер, Вера Станиславна!

– Здравствуй! – ответила Вера и продолжала: – Есть у тебя деньги, или тебе дать?

– Есть, – прошептал я. Голос у меня совсем пропал.

– Он завтра уезжает в Питер на весь день. Это выяснилось только что. Я свободна до обеда. Но помни, мы поедем, если не будет дождя. Ни утром, ни ночью. Если будет дождь, поездка отменяется. Понял?

– Да.

– Будут интересоваться, зачем я тебя вызывала, скажи – по поводу прощального концерта.

Она свернула на боковую дорожку, а я как лунатик, ничего не видя перед собой, а только слыша, как часто колотится мое сердце, прошествовал по аллее до самого конца, пока не остановился возле въездных ворот лагеря.

Это было невиданным, гениальным нахальством: договориться о нашем свидании при всех, объясниться на виду у десятков глаз, на слуху у множества ушей! Но главное было в другом: наша любовь продолжалась!

Я стоял возле бетонных столбов, запрокинув назад голову, и смотрел на гигантскую надпись: «ЗАРНИЦА». Я обожал Веру. От моего отчаяния не осталось и следа. Весь оставшийся вечер я молил небо о том, чтобы не было дождя. Ночью я несколько раз просыпался и выходил на двор. Небо сверкало звездами! Ни одно облачко не посмело пересечь его драгоценный черно-бархатный свод!

Автобус подлетел скоростной, междугородного сообщения, с мягкими креслами, расположенными попарно от прохода. Мы влезли в задние двери, поднялись по ступенькам, и Вера, заплатив за себя кондуктору, прошла через салон к кабине водителя, а я остался рядом с кондуктором. Свободных мест не было. Разделенные всею длиной прохода, мы стояли в разных концах салона. Солнечные пятна мелькали по внутренней его стене. Кондукторша, покачиваясь, дремала. При каждом торможении автобуса я вопросительно взглядывал на Веру – не здесь ли выходить? Пока наконец, спустившись на ступеньку ниже, она не дала мне понять, что наша остановка следующая.

Каждый из своей двери, мы спрыгнули на шоссе, совершенно пустое на всем промежутке между двумя поворотами. Раскаленный воздух колебался над ним, и казалось, что асфальт вдали мокрый.

Пройдя метров двести, Вера легко, как только она одна умела, перепрыгнула, как бы замедленно перелетела, через придорожный кювет и двинулась наискось через лес.

Ловя взглядами ее стройные ноги в белых теннисках, легкое платьице, мерцавшее на ее бедрах, я следовал за нею. Большая серая сумка светлела в ее руке.

Вскоре лес начал дичать, тут и там появились завалы из рухнувших деревьев. Все в этом беззвучном лесу было раскалено. Сухие ветки звонко лопались под моими ногами.

Вера обернулась, махнула мне рукой, – она стояла на лесной дороге.

Дальше мы пошли вместе.

Дорога напоминала широкую тропу. По ней можно было проехать на мотоцикле или на велосипеде, но не на автомобиле.

Лес вокруг был по-прежнему пустым. Мы не встретили на пути ни одного человека. Даже птицы не пели в этих дремучих зарослях. Тишина и густое солнце висели между стволами гигантских елей.

Так шли мы еще не менее получаса.

Оглушительный шум в одно мгновение поглотил в себя лес, небо над лесом и нас с Верой. Он длился несколько секунд и оборвался.

Я сразу понял: это шум авиационного реактивного двигателя.

– Здесь в нескольких километрах военный аэродром, – сказала Вера.

Тропа круто повернула, и слева от нас открылось взгляду долгое пространство низины, густо поросшее мелким кустарником.

– Видишь сосну? – Она направила вытянутую вперед руку на одинокое дерево, торчащее посреди низины шагах в трехстах от тропы. – Там – островок. Там нас никто не найдет. На это болото приходят за клюквой в сентябре. Сейчас оно сухое.