Первое грехопадение(СИ)

- Да, - согласился я и поразился её неожиданному выводу. - Он должен быть красивым.

Наша дружба с Галкой развивалась стремительно. Мы словно навёрстывали упущенное время и почти всегда и везде старались быть вместе. Помогали Валентине Ивановне выпускать школьную стенгазету, участвовали в художественной самодеятельности, бегали на лыжах, ходили в кино. Иногда, прямо с утра (старшеклассники учились во вторую смену), она приходила к нам домой, и мы вместе готовили уроки или читали книги. Какое-то время она держалась немножко сковано, но, как всегда, быстро освоилась и уже смело называла маму "тётей Лизой". И меня звала к себе, но я так и не смог решиться, стесняясь своего затрапезного вида.

В школе ребята и девчонки слегка подтрунивали над нами, малышня кричала вслед: "Тили-тили-тесто, жених и невеста", - но мы не обращали внимания. А это самый лучший способ избежать любых насмешек: раз посмеются, два, потом поймут, что бесполезно и прекращают. Нам было хорошо, а остальное нас не волновало.

Меня даже не пугал и нисколько не расстраивал очевидный факт, что после окончания семилетки мы все, за исключением немногих, разъедемся в разные стороны. Я говорил себе: разве мы живём не в одной стране? Ходят поезда, летают самолёты, есть почта, наконец, - всё это есть, и мы обязательно встретимся, сколько бы лет ни прошло и где бы мы ни оказались. Я не сомневался, что и Галка думает точно так же, хотя об этом мы пока не говорили.

И только присутствие в классе Надьки делало моё счастье (я действительно считал себя в эти дни самым счастливым человеком в мире) совсем не безоблачным. Оно готово было в любой момент лопнуть, как лопается переливающийся всеми цветами радуги мыльный пузырь. Но как же я ошибался в Надьке!

Как-то на большой перемене, когда Галка куда-то выскочила из класса, она подошла ко мне и тихо сказала:

- Коля, я вижу, как ты на меня смотришь, но ты не переживай... Я ей ничего не скажу, - она тут же отвернулась и ушла, пряча глаза.

- Спасибо, Надя, - тихо сказал я ей вслед, хотя не был уверен, что она услышала меня. И вдруг до меня внезапно дошло: я, пожалуй, впервые назвал её не Надькой, а Надей. Мне стало так стыдно, что я готов был провалиться сквозь землю, чтобы больше не появляться на этом свете. Я презирал себя в эту минуту.

Но не долгими оказались мои безмятежные и счастливые дни. То, что вскоре случилось, не могло присниться даже в самых страшных ночных кошмарах.

Однажды, придя в школу, я не увидел среди ребят Галку, хотя она всегда приходила одной из первых. Она вошла в класс перед самым звонком, ни на кого не глядя, молчком села на своё прежнее место впереди меня и... окаменела. Округлив глаза и раскрыв рты, все с изумлением уставились на неё. А меня от головы до пяток, будто электрическим током прошило. Я сразу понял: случилось самое худшее из всего, что могло случиться - она всё узнала. Но как? От кого? Кто мог рассказать ей? Я сидел, сжавшись в комок, безуспешно пытаясь найти хоть какое-нибудь оправдание, и не находил.

Когда закончился урок, Галка подошла ко мне и, глядя поверх головы, тихо, но твёрдо сказала:

- Пойдём со мной.

Я встал и на негнущихся ногах покорно пошёл за ней. Класс притих, и я затылком чувствовал устремлённые на нас глаза.

Она привела меня в раздевалку, куда редко кто заглядывал во время уроков, и остановилась. Потом повернулась ко мне и, почти не разжимая побелевших губ, спросила:

- Ты летом целовался с Надькой? Это правда?

- Галка! - я хотел сказать, что никогда не целовался с Надькой, но тут же умолк. То, что я сделал там, под берёзами у танцплощадки, было, пожалуй, хуже поцелуя. И я опустил голову.

- Значит, правда... Эх, ты! - она брезгливо скривила губы и сказала: - Верни мне книгу... Предатель!

- Галка! - я сделал попытку остановить её.

- Не подходи... Ударю.

Вот и всё. Подо мной разверзлась бездонная пропасть, и я летел, летел в бесконечную холодную пустоту, не пытаясь даже сопротивляться...

Почти ничего не соображая, я вернулся в класс, вынул из сумки обёрнутый газетой томик Есенина, который всегда носил с собой, и положил перед Галкой; она не шелохнулась. Ребята в недоумении переглядывались, девчонки о чём-то шептались, но никто не сказал ни слова, видно, понимая, что между нами произошла не просто ссора, а нечто большее. Учительница, войдя в класс, удивилась:

- В вашем классе - и такая тишина... Ну и ну.

Не знаю, как я смог просидеть до конца занятий. В висках стучало одно-единственное слово: "Предатель! Предатель! Предатель!..". Если бы меня вызвали к доске, я не сумел бы разжать губ. На переменах я не выходил в коридор, и никто не подходил ко мне. К Галке тоже никто не подходил. Каким-то неведомым мне чутьём ребята понимали, что сегодня нас лучше не трогать.

На следующий день, по дороге в школу, меня перехватила Надя и взволнованно сказала, пытаясь заглянуть в глаза:

- Коля, клянусь! Я ничего ей не говорила! Не веришь? Вот честное комсомольское! - и для убедительности перекрестилась.