В конце прошлого августа на несколько дней зарядили дожди. Мама и я были дома, когда за окном несколько раз длинно просигналила машина. Мама протёрла ладонью запотевшее стекло, посмотрела на улицу и сказала:
- Шофёр там рукой маячит. Поди узнай, что ему надо?
Я сунул ноги в сапоги, стоявшие у порога, и вышел на улицу. Моросил мелкий надоедливый дождь, низкие серые тучи, без единого просвета, обложили небо до самого горизонта. Напротив дома стоял обляпанный грязью бортовой "газик" с цепями на задних скатах - без цепей на наших дорогах в такую погоду делать нечего. Шофёр, стоя одной ногой на подножке, махнул рукой подойти поближе. Мне он не был знаком - своих я знал всех наперечёт, и машина не наша. Кузов её был заставлен какими-то вещами, прикрытыми намокшим брезентом; в одном месте из-под брезента высовывались ножки стола. Опираясь руками на передний борт, в кузове стоял мужчина в мокром дождевике с островерхим башлыком на голове, лица его я не разглядел. "Новосёлы, что ли?" - удивился я.
Выйдя за ограду, я сделал попытку перескочить кювет, но поскользнулся и упал на колено, погрузив обе руки в густую жирную грязь. Из открытого окна кабины тут же раздался заливистый смех, и выглянуло девчоночье лицо. "Смешно им!" - с досадой подумал я, поднимаясь и стряхивая грязь с ладоней. Рядом с девчонкой я успел разглядеть незнакомую женщину.
- Эй, парень! - в голосе шофёра мне тоже послышалась насмешка. - Где ваша контора? Куда сворачивать?
- Езжайте дальше! - разозлившись, крикнул я. - За поворотом контора.
Девчонка из кабины с любопытством разглядывала меня и улыбалась во весь рот.
Позднее я узнал, что из Пихтовки, где находилась главная контора леспромхоза, к нам прибыл новый механик, а механик, он же и завгар, считался в посёлке вторым лицом после начальника участка.
И каково же было моё изумление, когда первого сентября я увидел в нашем классе ту самую девчонку, которая из кабины "газика" смеялась над моим неуклюжим падением.
Её звали Галя Щира..
Интересная девчонка. Особенно примечательными были её глаза - большие, тёмно-серые, в которых то и дело вспыхивали озорные зелёные искорки. А на смуглом живом лице - вдруг неожиданная россыпь ярких конопушек. Быстрый говорок её с мягким, едва уловимым, украинским акцентом был непривычен для здешних мест, казался немного забавным, но, в то же время, привлекательным.
Не прошло недели, как она быстро со всеми сдружилась. Даже девчонки, всегда ревниво относящиеся к новеньким (так уж устроены эти девчонки), безоговорочно приняли Галку в свой круг. О мальчишках и говорить не стоит: многим, и не только из нашего класса, тут же захотелось дружить с ней, быть ближе к ней, и, вскоре, для большинства ребят Галка стала "своим пацаном". Со мной же творилось что-то непонятное. В первый день знакомства с классом она подошла ко мне и сказала: "А тебя я уже видела. Это ты упал передо мной на колени?". Никто ничего не понял, но все дружно рассмеялись, и это сильно задело меня. Вот вруша, я всего-то на одно колено упал, да и то случайно. Я смерил её презрительным взглядом и с вызовом ответил "Тоже мне, принцесса нашлась! Не хватало ещё перед тобой на колени падать". И этой пустяковой, на первый взгляд, стычки оказалось достаточно, чтобы между нами пробежала кошка. Теперь на любое обращение ко мне я отвечал ей либо грубостью, либо отворачивался, делая вид, что не слышу. "Бука какой-то!", - сказала она как-то девчонкам, кивая в мою сторону, и больше не делала попыток со мной заговорить.
"Букой" я себя не считал и в кругу своих сверстников был не из последних. А что касалось игр в войну, а они у нас стояли на первом месте в ряду прочих игр, мне и вовсе не находилось равных. Я много читал, читал запоем, иногда даже в ущерб урокам, за что меня не один раз отлучали от библиотеки. Моими любимыми книгами были книги о войне, и я лучше всех пацанов разбирался в родах войск, воинских званиях и в вооружении; мог с картинки срисовать пистолет или автомат, а потом выстругать из деревяшки. Многие пацаны, говоря военным языком, были "вооружены" мною. А ещё я знал наперечёт всех юных героев войны, моих ровесников. Я всем сердцем завидовал им и втайне жалел, что война давно закончилась, и что я не смогу отомстить фашистам за отца. Нет, "букой" я не был - это она зря сказала.