Читаем Первомост полностью

— Святой видит и сквозь двери, — сказал Стрижак, быстро подскакивая к дверям и вытаскивая из-за них Шморгайлика, который, почувствовав, что тут творится нечто очень любопытное, чего пропустить ему никак нельзя, по своей паскудной привычке подслушивал и подглядывал по возможности. Шморгайлик испуганно хлопал бегающими глазками, он ждал, что Мостовик гаркнет на него, быть может, и покарает за такое святотатство, но Воевода не обратил на своего подлипалу никакого внимания, — так удивил и напугал его этот случайный голодранец.

— Так веришь теперь? — спросил Стрижак.

— Верю, — сказал Воевода, — мне давно хотелось встретить такого человека, как ты. Высокое уважение имею к нашему святому. На нем держится мост, а это не легко. Знаешь, что сказал Николай про мостовых людей?

— Почему бы и не ведать? Сказано им не единожды: «Под рукой Воеводы выстоишь на мосту о всякой поре, без Воеводиной заботы не удержишься там и минуты. Ибо что такое Воевода? Он подобен пласту лучшей земли, которая, будучи наложенной на землю худшую, удобряет ее, как соль, насыпанная на черный хлеб, делает его еще вкуснее и сытнее».

— Лепо, лепо, — Воевода подобрел, никто никогда не видел его добрым, а тут вот пришлось, — но одних лишь слов мало. Нужны еще молитвы. Знаешь молитвы про святого Николая?

— На каждый день и на каждый час знаю. И знаю молитву первейшую для таких, как вы.

— А ну-ка, покажи.

— Святой Николай, спаси нас на глубинах, спаси нас на мели.

— Лепо, но мало, — сказал Воевода. — Коротка сия молитва, а молитва должна быть длинной и хорошо сложенной. Святой далеко. Пока долетят слова к нему — растеряются. Много слов нужно.

— Так я же еще не завтракал, — возмутился Стрижак. — А ты задержал меня здесь, Воевода, голодного и бедного, да еще и вместо того, чтобы подать милостыню, требуешь от меня словес, как от разжиревшего попа.

— К мосту нашему прибрел, должен знать и честь, — напомнил Мостовик.

— Мост — не великий пост, можно и объехать. Да только за мой труд мздовоздаятельный надлежало бы покормить человека перехожего и дать ему хотя бы кружку пития какого…

— Покорми его, — махнул неожиданно для всех Воевода Штиму, — потом пускай Шморгайлик приведет во двор. Идите.

Снова зашевелил губами Мостовик, прикидываясь углубленным в молитву, а его люди, захваченные врасплох такой неожиданной милостью воеводской к ободранному проходимцу, молча двинулись из часовенки следом за Стрижаком, который выскочил первым, не ожидая лишних напоминаний и приглашений, и уже широко шагал огромными ногами по мокрому песку, направляясь к корчме.

Шморгайлик попытался было подсесть к Стрижаку во время трапезы и выспросить хотя бы малость, — он так и сяк подсовывался то под один локоть пришельца, то под другой, заглядывал в его худющую рожу и снизу и с боков, вздыхал, причмокивал губами, щерился в улыбке.

— А может, ты поп? — спрашивал Шморгайлик.

— Отстань, — отталкивал его локтем Стрижак.

— Либо же беглый монах?

— Изыди, слизь!

— Или княжий человек книжный, многоумный?

— Дать бы тебе в харю за твою назойливость!

— Или же лазутчик из чужой земли?

— О мракоумный земнородец! — разъярился Стрижак, но Шморгайлик вовремя пересел с одной скамьи на другую, однако же не прекращая расспросов, — не таким был этот человек, всего в жизни достиг лишь благодаря настырности и въедливости своей натуры, а тут, догадывался он, следует выведать как можно скорее все об этом проходимце, потому что он чем-то пришелся Воеводе по душе точно так же, как недавно понравился Мостовику Немой, но от того хоть вреда никакого не будет, потому что он безмолвен, а этот вишь как распустил язычище, того и смотри, никто не удержится возле Воеводы, всех прогонит, всех заменит.

— У нас так негоже, — не унимался Шморгайлик, — у нас неведомых гонят в три шеи, у нас о каждом все знают. До десятого колена обо всех, начиная с Воеводы. Он тоже не таится перед людьми. Он Воевода. А Штим корчмарь. А я — Воеводин слуга. А тот — охранник моста, а еще другой — плотник. Про всех все знаем. Потому должен отвечать, ежели спрашивают тебя. Ибо…

— Ибо? — уставился в него Стрижак. — Ты сказал: «ибо»! А знаешь ли ты, мракоумный земнородец, что в слове «бог» тоже есть «бо»? А что такое бог? Преблагий всенародитель и премудрый бог отец, бог сын и бог дух святой в трех ипостасях в единой славе и державе и светлости, поклоняем он и явен для всех нас и таинствен бесконечно в своих помыслах сокровенных, болван! Понял?

Шморгайлик, ошарашенный, взопревший и обескураженный глубокомысленной тирадой, испуганно отодвинулся подальше от Стрижака, спросил у него:

— А к Воеводе пойдешь?

Стрижак хитро прищурился.

— Завещают соборы и священные правила по слову божьему: «Повинуйтесь наставникам вашим и покоряйтесь». Или ты не покоряешься?

— Я-то что? — заерзал Шморгайлик. — Я покорный…

— Покорный — вот и дурак, — неожиданно сделал вывод Стрижак, приник к кружке с дешевым питием, долго насыщался, потом сплюнул чуть ли не в лицо Шморгайлику. — Вот уж дрянь!

И трудно было понять, что он называет дрянью — пиво или Шморгайлика?

Перейти на страницу:

Все книги серии Киевская Русь

Грозная Киевская Русь
Грозная Киевская Русь

Советский историк, академик Борис Дмитриевич Греков (1882–1953) в своем капитальном труде по истории Древней Руси писал, что Киевская Русь была общей колыбелью русского, украинского и белорусского народов. Книга охватывает весь период существования древнерусского государства — от его зарождения до распада, рассматривает как развитие политической системы, возникновение великокняжеской власти, социальные отношения, экономику, так и внешнюю политику и многочисленные войны киевских князей. Автор дает политические портреты таких известных исторических деятелей, как святой равноапостольный князь Владимир и великий князь Киевский Владимир Мономах. Читатель может лучше узнать о таких ключевых событиях русской истории, как Крещение Руси, война с Хазарским каганатом, крестьянских и городских восстаниях XI века.

Борис Дмитриевич Греков

История / Образование и наука

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы