Первостепь

За едой он вспомнил о Подруге. В этот день она не появилась, однако Режущий Бивень даже обрадовался. Ведь когда охотник готовит охотничий яд, женщины, как и дети, не должны этого видеть, дабы не лишить яда силы. Хорошо, что волчица не видела яда, однако… однако Режущий Бивень только теперь вспомнил ещё кое-что. Волчица не видела приготовление яда, зато она видела, как охотник делал своё оружие – и теперь он на мгновение растерялся. Запрет запрещает женщинам видеть изготовление оружия, ему, наверное, надлежит поломать свою луку и стрелы, сжечь в огне, а потом сделать новые, втайне… но запрет ведь говорит только о женщинах. О женщинах, детях, больных стариках, но ведь ни слова о странных волчицах, ни слова… Сомнения одолевали охотника, однако он сделал свой выбор. И даже облегчённо рассмеялся. Волчица – охотница, значит, нет разницы между ею и ним. Он вставил наконечники в стрелы, аккуратно укрыл каждый тряпочкой, не отравленные стрелы связал все вместе и обмотал их наконечники одним общим лоскутом кожи, потом сложил стрелы в новый заплечный мешок, последнее, что сшила его жена перед уходом, и направился к стойбищу. Перед стойбищем он припрятал луку и стрелы в мешке, чтобы завтра вернуться за ними.

Если не помешают дурные знаки, уже на рассвете он с новым оружием выйдет на Рыжегривого. Сегодня вечером он должен ещё подбить зайца или вытащить из норы сурка, чтобы перед рассветом принести в жертву охотничьим духам. Если он не добудет сегодня сурка или зайца, тогда начало его охоты отложится ещё на день. До самой зимы.

****

Она лёгкой рысцой бесшумно передвигалась по сухой траве. У волков большие выносливые сердца. Её большое сердце переполняла радость. Прыткая сила и радость. Она знала, что степь любуется ею, и сама тоже любовалась собой. Лобастая голова на крепкой шее, широкая грудь, поджарый живот, стройные длинные ноги. И всё это в пушистой серой шубе, тёплой и мягкой. В траве пискнула полёвка, слабее, чем пищит комар, но волчица услышала. Три осторожных шага вбок – и огромный прыжок вверх и вперёд, совсем как у рыжей плутовки лисы. Хвостатое тельце хрустнуло в мощных зубах своими жидкими косточками и перелилось в дополнительную силу для волчицы.

Она не бежала просто так. Она осматривала свои охотничьи угодья, двигаясь вдоль их границ. Волки всегда так делают. И она поступала по правилам. Но как-то несерьёзно, вроде как шутя. Ведь она всего лишь волчица, не волк. И у неё нет пока стаи. А свои угодья уже есть. Оттого, наверное, ей радостно.

Ей хотелось кататься по ласковой земле, как катаются ранней весной, когда журчат талые воды. Сейчас журчал ветерок, нашёптывал ей о её красоте, о её неукротимой молодой прыти, о её ловкости – и она вихрем неслась за ветром, прыгала, поворачивала в разные стороны, ловила воображаемых бабочек в виде кружащихся листьев или просто воздушных сгустков. Она словно летала. Но и при этом ещё успевала заниматься делом.

У волков изумительный нюх. Каждую травинку, каждый листик, каждую веточку могут они тщательно обнюхать и узнать, что тут было вчера, что позавчера, а что ещё раньше. Подруга тоже принюхивалась. Она легко нашла одинокий след зубра – и этот след очень её заинтересовал. Нечего было зубру сейчас тут делать, нечего – и… пахло не просто зубром, а гнойным зубром, у того была незажившая рана на задней ноге, потому он не сможет удрать от погони, а ещё… вот гигант нагнул голову, скусил несколько травинок и оставил чёткий запах своих дряхлых зубов. Дряхлые зубы свидетельствовали о дряхлой силе, этот зубр не сможет долго сопротивляться, это почти уже мясо. Хорошее мясо. Это была добыча, настоящая, и будь Подруга в стае, она тотчас бы завыла, созывая своих, но сейчас пока что ей некого было созывать. К тому же она передвигалась по земле львов и не хотела попусту шуметь. Зубром займутся другие. Но от такого соблазнительного запаха трудно было оторваться, волчица волей-неволей подправила свою тропу и теперь двигалась по следу.