Первостепь

Волчица кинулась прочь со всех ног. Ей не нужен бес бешенства. Эта степь так прекрасна, здесь так хорошо – зачем волчице брызгать слюной, зачем впитывать чужую ярость. Она неслась, не оглядываясь, и не знала, видит ли её бешеная, гонится ли. Наверное, нет. Но на всякий случай Подруга отбежала как можно дальше, а с сытым животом это не так-то просто. Она запыхалась и, остановившись, долго не могла отдышаться.

Но лисица оставила её в покое. По-прежнему кусала ветер далеко позади. Подруга могла не волноваться. И она вспомнила о своём недавнем желании вздремнуть. И направилась к перелеску.

А вот про двуногого охотника ей почему-то не вспоминалось.

****

Шаман Еохор прихворнул. С утра болит голова, щемит в груди. А в животе – словно черви там ползают. Скребёт в животе.

Шаман сам себе лекарь. Просто надо восстановить силы. Просто он выдохся. Очень устал. Потому и не поднялся спозаранку, а до сих пор лежит на своей тёплой лежанке. Спасибо Большой Бобрихе. С утра возобновила огонь в очаге, прогрела чум и ушла. А шаман остался со своими докучливыми думами. От них, от этих дум, и болит голова. И даже сердце от этого беспокоится. А уж там и живот поспевает за всеми. Очень тяжёлая перед шаманом задача поставлена. Может быть, непосильная. Как бы не надорваться ему.

Еохор привычно кряхтит. Вроде как легче тогда становится. Ведь он жалуется, когда кряхтит, сообщает всем, как ему туго, чуму, лежанке, очагу сообщает, и те вроде как сочувствуют. Хотя бы не докучают. Мягко лежать. Тепло в чуме. Очаг не дымит понапрасну, не понуждает кашлять. Ясеневые дровишки долго горят и много жару дают. Шаман может сосредоточиться на своих думах. Ничто не мешает. Ничто извне.

До сих пор он почти ничего не сумел толком выяснить. Ничего определённого. Хотя, кажется, ещё не поздно. Но он даже не знает, когда всё случится. Однако может предполагать, что скоро узнает. Скоро ведь День Павшего Солнца, самый короткий день и самая длинная ночь, в этот день люди издревле спрашивают орла, что будет дальше, до лета. Скоро вновь спросят, и станет ясно, случится ли беда раньше лета или же ещё повременит. Прошедшим летом, в самый длинный день, люди тоже спрашивали орла, и тот показал, что до самого короткого дня ничего не случится плохого. От неба, земли и воды – не случится. А за людей орёл не отвечает, про лесняков тот не мог ведать. Но про всё остальное точно указал, и шаман не сомневается, что до Дня Павшего Солнца ничего страшного не случится. А вот что будет после, покажет орёл. Если люди сумеют правильно расспросить. С этим вроде бы как всё ясно и можно особенно не беспокоиться. Но другое…

Опять шаман кряхтит. Кряхтит и ворочается на лежанке. Другое давно уже его замучило. Он решил, что останется Режущий Бивень. Но кто же ещё? Кто составит тому компанию? Шаман этого не знает до сих пор. Неужели один только Режущий Бивень останется? Но где та женщина, которая будет рядом с охотником? Как распознать эту женщину? Как подготовить её? Как помочь?.. Не знает шаман, не догадывается, сколь ни кряхти, сколь ни ворочайся. Он даже чешет себе лоб. И голову тоже чешет. И что?.. Пришла одна новая мысль. Вдруг эта тайная женщина будет вовсе не из их племени? Может, из их племени останется один только мужчина, а из других племён, из них всех останется одна только женщина. Потом эти двое встретятся. Или не встретятся? Опять болит голова. Опять плохо шаману. Если всё будет так, как он сейчас подумал, если женщина останется из другого племени – тогда за эту женщину отвечает какой-то другой шаман, не Еохор. Еохор тогда отвечает лишь за мужчину. Зато вдвойне отвечает. Или втройне. Ведь они должны встретиться, эти двое. Должны выжить и непременно сойтись. А он, шаман, что он точного знает? Только то, что у него болит голова.