Первый чекист

Дзержинский порывисто обернулся, но Александр Якшин предупредил его:

— Всю ответственность мы с Феликсом берем на себя. И сами заявим приставу, что мы все это организовали…

Нолинский исправник доносил вятскому губернатору, что «Дзержинский — человек вспыльчивый и раздражительный, идеалист, питает враждебность к монархии». А вятский губернатор Клингенберг считал Дзержинского настолько опасным, что сообщал о нем министру внутренних дел.

Из Нолинска в Вятку, из Вятки в Петербург шли казенные бумаги с сургучными печатями, спешили нарочные и специальные курьеры. А навстречу им медленно двигалась партия политических ссыльных. Они шли в кандалах, под надежной охраной, они шли в далекую Сибирь, где, как считали жандармы, эти люди будут безопасны для государства и его устоев. Люди шли уже не один месяц, шли под дождем и в мороз, в жару и в слякоть. Многие были больны, и у всех нестерпимо ныли натруженные кандалами ноги и руки. Кое-кто пал духом — ведь впереди еще длинная, нескончаемая дорога, одиночество, оторванность от товарищей, от борьбы.

Политзаключенные вошли в Нолинск, грязный городок, каких уже немало встречалось им на пути. И вдруг… они еще ничего не увидели, но уже поняли: произошло что-то необычное. Заключенные почувствовали, как насторожились солдаты, как забеспокоился начальник конвоя. Навстречу заключенным шли люди. Шли молча, плечом к плечу. Чуть впереди шли двое — стройный юноша с вьющимися светлыми волосами и широкоплечий, кряжистый человек с крепкими руками рабочего. Поравнялись с заключенными — все, как один, сняли шапки. Конвой растерялся. В действиях людей не было ничего противозаконного— каждый имеет право где и когда угодно снимать шапки. И в то же время все — и конвойные и арестованные понимали, что это значит.

Недолго отдыхали политзаключенные в Нолинске — через день снова зазвенели кандалы и партия направилась дальше. Но как изменились заключенные! Даже больные приободрились и старались шагать твердо.

Многим ссыльным, жившим в Нолинске, было очень трудно: работы в маленьком городке не найти, деньги от родных и близких получали не все, а на те гроши, которые выдавало правительство «политическим», впроголодь и то не проживешь. И все-таки нолинские поселенцы нашли в себе мужество отдать последние копейки, собрать продукты, поделиться теплыми вещами с теми, кого гнали в Сибирь.

Этап провожало много людей — и ссыльные, живущие в Нолинске, и жители городка. А впереди провожающих шли Дзержинский и Якшин, организовавшие встречу и проводы этапа, сбор денег, вещей и продуктов для товарищей.

Феликс знал, что это ему даром не пройдет, начальство припомнит все. Но ни на секунду не пожалел Дзержинский о том, что сделал. Продукты, вещи и деньги, конечно, очень помогут заключенным. Но еще больше поможет им сознание, что всюду — друзья, всюду — единомышленники!

Дзержинский долго стоял на дороге, глядя вслед ушедшим. Уже давно не слышно было звона кандалов, уже давно нельзя было различить отдельных людей, а Феликсу все казалось, что он видит распрямленные спины и посветлевшие лица товарищей.

А через несколько дней его схватили, посадили в сани и увезли в глухое село Кай, за две сотни верст.

Вятский губернатор Клингенберг был доволен: там, среди угрюмых лесов и болот, среди глубоких снегов, Дзержинский поостынет. Там у него будет достаточно времени, чтоб подумать о своей жизни и понять, что слишком слабы он и его товарищи, чтоб сокрушить незыблемые устои империи!

Губернатор не ошибся: у Дзержинского действительно было достаточно свободного времени, чтоб не только охотиться и ловить рыбу, не только беседовать с крестьянами, писать за них жалобы на местное начальство, но и подготовиться к побегу.

28 августа 1899 года Феликс Эдмундович бежал из ссылки.

ЛЮБОВЬ К СТРАДАЮЩЕМУ, УГНЕТЕННОМУ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ, ВЕЧНАЯ ТОСКА В СЕРДЦЕ КАЖДОГО ПО КРАСОТЕ, СЧАСТЬЮ, СИЛЕ И ГАРМОНИИ ТОЛКАЕТ НАС ИСКАТЬ ВЫХОДА И СПАСЕНИЯ ЗДЕСЬ, В САМОЙ ЖИЗНИ, И УКАЗЫВАЕТ НАМ ВЫХОД. ОНА ОТКРЫВАЕТ СЕРДЦЕ ЧЕЛОВЕКА НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ БЛИЗКИХ, ОТКРЫВАЕТ ЕГО ГЛАЗА И УШИ И ДАЕТ ЕМУ ИСПОЛИНСКИЕ СИЛЫ И УВЕРЕННОСТЬ В ПОБЕДЕ.

Ф. Дзержинский

АНТОН РОСОЛ

Солнечный луч, перечеркнутый тюремной решеткой, добрался, наконец, до столика. Дзержинский отложил ручку и подставил ему ладони. Апрельское солнце уже пригревало по-настоящему, но в камере все еще было холодно и сыро. А на воле сейчас…

Дзержинский посмотрел в окошко камеры, увидел клочок неба, плывущие по нему белые комочки облаков и вспомнил, как в детстве он любил подолгу, не отрываясь, смотреть на облака, птиц, деревья и будто сливался с ними, будто сам становился облаком, птицей, деревом…