Первый чекист

— Феликс, пан Феликс! — горячо зашептал он, обнимая Дзержинского. — Как я рад, что мы, наконец, встретились! — Он выпустил Дзержинского из объятий и принялся рассматривать его. — О, вы изменились, пан Феликс, очень. Я с трудом узнал вас.

— Вы тоже изменились, пан Лощинский, — ответил Дзержинский, с интересом разглядывая давнего знакомого.

Адвокат был по-прежнему изысканно одет, но заметно пополнел, чуть обрюзг, стал носить пенсне.

— Я знал, что вы в Варшаве, пан Феликс, — продолжал адвокат, — и очень хотел повидать вас. И вот эта случайная встреча! Ах, как я рад ей!

«Случайная ли?» — подумал Дзержинский, но ответил:

— Последняя наша встреча, пан Лощинский, была давно, но я хорошо помню наш разговор тогда.

Лощинский промолчал. Он покусывал губу, что-то, видимо, обдумывая.

— Вот что, пан Феликс, — вдруг сказал он решительно, — нечего играть в прятки. Давайте поговорим откровенно.

— По-моему, наш откровенный разговор состоялся уже… еще там, в Вильно…

— Я имею поручение от своих товарищей поговорить с вами, — будто не слыша, продолжал Лощинский. — Я понимаю, вопрос слишком серьезный, чтобы обсуждать его вот так, на ходу. Но сейчас другого выхода нет — время не ждет.

Несколько минут они шли молча.

— Мы пробовали уже договориться с некоторыми руководителями вашей партии, — заговорил Лощинский, искоса поглядывая то на Дзержинского, то на редких прохожих, — но это ни к чему не привело. Может быть, вы окажетесь разумнее. И тогда с вашим авторитетом… Не притворяйтесь, Дзержинский, — горячо воскликнул Лощинский, заметив протестующий жест собеседника, — вы же знаете, каким пользуетесь авторитетом среди рабочих, как они верят вам! Они рассказывают легенды о ваших побегах, о вашей храбрости…

— Но это же легенды, — усмехнулся Дзержинский.

— Не в этом дело. Вы знаете, какое время мы сейчас переживаем. Именно сейчас настал момент объединиться всем полякам в борьбе за свободу родины! Пока москали дерутся между собой, мы, воспользовавшись тем, что из Польши будут выведены войска для подавления московского восстания… Понимаете?! Лучшего момента и не придумаешь! Мы имеем сильное влияние на рабочих многих заводов и фабрик…

— А почему бы вам не использовать свое влияние и не помочь нам, не помочь революции? — насмешливо спросил Дзержинский.

Лощинский остановился, и пенсне его гневно блеснуло.

— Я позволю себе ответить на это словами вождя нашей партии, партии истинных поляков, Иосифа Пилсудского. Когда ему предложили это, он сказал: «Я всю жизнь готовился к борьбе с русскими, а теперь мне предлагают выступать совместно с ними».

— Да, конечно, это смешно, — согласился Дзержинский, — если уж вы выступите совместно с русскими, то с русскими генералами и русским царем против рабочих. Даже если это будут поляки. Это так и произойдет — помяните мое слово!

Не прощаясь, он свернул в переулок и через знакомый проходной двор вышел на другую улицу. Он не боялся, что Лощинский укажет на него первому попавшемуся полицейскому или шпику. Сейчас Дзержинского беспокоило другое: в словах Лощинского было много ерунды, но была и правда: на многих заводах и фабриках было еще сильно влияние националистов — так называемой Польской социалистической партии (ППС). Пользуясь ненавистью рабочих к угнетателям, члены этой партии внушали им, что угнетатели — все русские без исключения. Они твердили, что полякам нет дела до русской революции, что чем больше прольется крови, тем скорее уйдут из Польши проклятые «москали». Надо еще приложить много усилий, чтоб вырвать всех рабочих из-под влияния националистов. Но это потребует времени. А всеобщая забастовка должна начаться как можно скорее. Уже все готово в Варшаве, в Лодзи, в Ченстохове. Остаются только шахты и рудники Домбровского угольного бассейна. Впрочем, и там рабочие готовы по сигналу прекратить работу.

Всеобщая забастовка в Домбровском бассейне по традиции начиналась всегда с сирены самого крупного здесь завода «Гуты Банковой», находящегося в Сосновицах. Но «Гута» молчала.

В тот же день Дзержинский выехал в Сосновицы.

Не знал он, что в Сосновицы раньше него прибыл Лощинский.