Он осторожно пошел вперед. Все его чувства были напряжены до предела. Черепица крыши блестела на изгибах в отсветах луны. Дом не изменился. Дверь маленького гаража была сломана и висела на последних винтах, еще продолжавших держаться в сухой древесине. Никто не приходил сюда почти десять лет. Маленькая терраса заросла ежевикой и плющом. На ней лежали остатки скамьи. Его отец часто сидел здесь и смотрел на своих детей, игравших среди сосен. Теперь землей под соснами завладел кустарник.
Ключ был на прежнем месте — за прачечной, только засыпан листьями и хвойными иглами, которые приносил сюда ветер. Тома схватил его и несколько секунд гладил кончиками пальцев. В лесу затрещали ветки, хрюкнул кабан. Тома вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь. В ноздри ему ударил запах гнилой ткани и пепла. Тома закрыл дверь и долго стоял в темноте. Дом скрипел под ударами ветра. Временами Отрану казалось, что он слышит голос сестры, которая перед сном всегда рассказывала шепотом невероятные истории, медленное дыхание отца и потрескивание его пеньковой трубки.
Он открыл свой рюкзак, достал оттуда купленный в Париже фонарь и включил свет.
Все было на месте, но покрыто толстым слоем времени. В гостиной — большой и массивный дубовый стол и стулья с соломенными сиденьями. На этих стульях он когда-то качался, ожидая неизбежные макароны с томатным соусом в полдень и овощной суп вечером. Отец готовил очень плохо.
Тома решил раздеться, чтобы его тело пропиталось холодом. Оно еще болело, его тело, но не задрожало от холода. Отрана ободрило то, что его организм хорошо выдерживает низкую температуру: значит, он все еще хозяин своих мышц и нервов. Долгие часы тренировок в тюрьме и лечебнице принесли свои плоды.
На стенах, которые местами вспучились от плесени, висели две гравюры в рамках. Обе изображали перевал Сент-Мари во времена, когда через Атлантику плавали на кораблях. В те дни буксиры, дымя во все легкие, передвигали гигантские тела лайнеров, снаряжая их в путь до Нью-Йорка или Рио.
В очаге лежало наполовину обуглившееся полено, похожее на большую ящерицу с чешуей из углей. На каминной полке стояли ваза, в которой когда-то хранился букет лаванды, и картина, написанная его сестрой Кристиной, — рыбный аукцион в Старом порту.
Тома вынул из рюкзака сэндвич, купленный в Марселе, и литровую бутылку с водой и жадно вонзил зубы в мягкий хлеб. У него оставались еще два сэндвича и одна бутылка.
Сыщики не знают про этот дом, на этот счет Тома мог быть спокоен. Если будет нужно, он сможет прожить не одну неделю в этом глухом углу, среди лесов и скрытых долин. Он владеет искусством выживания. Дичи здесь достаточно. А до воды, которая вытекает из углубления в скале, меньше двухсот метров.
Доев сэндвич, он прошел в комнату, где когда-то жил его отец. Постель была перевернута: несомненно, тот, кто сломал ставню, побывал здесь и искал под матрасом шерстяной чулок с деньгами. Тома поставил все на место. Увидев желтые простыни, он вспомнил, как они с сестрой долго слушали рассказы отца. Ковер с рисунком из маленьких фиолетовых цветков превратился в лохмотья. Кусок штукатурки отвалился от тростниковой основы потолка и, упав, разбился о ночной столик.
Тома отступил назад, до самого порога комнаты, и закрыл глаза, чтобы прогнать эти воспоминания. Ему нельзя быть слабым.
Маленький коридор вел в другую, более просторную комнату, которая когда-то была детской. В ней стояли у стен две кровати, накрытые вязаными шерстяными одеялами из разноцветных квадратов, — одна напротив другой. В центре — ковер, окрашенный в бледные тона. Он покрыт толстым слоем пыли и чешуйками падавшей с потолка краски. Два ночных столика, где терпеливо ждали своих хозяев книги — «Печальные тропики» у Кристины и «Два сезона в каменном веке» у него самого. Никаких украшений, как в монашеской келье. Маленькое окно, из которого видна прачечная.
Отран засунул руку под свою кровать, вынул длинный деревянный ящик, поставил его перед собой и открыл. Внутри лежали, завернутые в шкуру серны, две вещи — приспособление для метания копий, сделанное из рога северного оленя, и топор. Ручка топора была вырезана из слегка изогнутой ветки ясеня и имела в длину около тридцати сантиметров. Его заостренное с двух сторон кремневое лезвие было таким же острым, как металлическое, и крепилось к ручке ремнями из высушенных кишок. Отран проверил, прочны ли ремни, и несколько раз взмахнул топором, чертя лезвием круги в воздухе.
25