Первый после бога

Прикрыв глаза, он представил корабли, что летят сейчас из Солнечной системы к звездам. Они не походили на парусные суда, когда-то бороздившие земные океаны, на них не имелось мачт, рангоута и такелажа, и ветер с волнами значили для них не больше, чем буря в стакане воды. Они были такими огромными, что «Амелия» могла поместиться в небольшом ангаре на борту любого корабля и проделать путь в миллиарды миль, до морей другого мира, где тоже дует ветер и катятся волны. Однако, при всей мощи этих звездных ковчегов, они происходили от хрупких деревянных суденышек, назывались кораблями, делились на палубы, каюты и отсеки, и вел их в океане мрака капитан. Первый после Бога! Может быть, просто Первый, так как существование Бога было сомнительным.

* * *

Они приземлились на одном из верхних карнизов, нависавших над гигантским рифтовым ущельем. Город уходил вниз, к реке и набережной, тонувшей в зелени каштанов; серебрились нити подвесных дорог, здания на уступах и переброшенный над каньоном мост казались с высоты игрушечными, а противоположная сторона ущелья – пестрым, расцвеченным яркими красками ковром. Три невысоких корпуса Института экспериментальной истории возвели на самом краю, рядом с площадкой для авиеток и малых кораблей; отсюда начинался сад с яблонями, вишнями и сливами, а у жилых домиков, которых тут было несколько десятков, рос жасмин вперемешку с шиповником и сиренью. Дом Сергеевых был побольше и стоял в глубине карниза, шагах в сорока от уходившей вверх отвесной каменной стены. Эту древнюю марсианскую скалу облюбовали плющ и карликовые сосны, а перед домом Пилар, бабка Лиззи, устроила пышный цветник. Его украшением являлись розы, большая редкость на Марсе и космических станциях. В мире, где свет, тяготение были отличны от земных, с розами происходили перемены, очень забавлявшие Пилар: алые цветы превращались в фиолетовые, белые – в кремовые, а желтые принимали оттенок охры.

Сергеев ждал их у стола в саду, где на лавке уже расположился один гость, высокий моложавый мужчина за пятьдесят. У него было смуглое лицо с серыми глазами, крепкий подбородок, намекавший на изрядное упрямство, сильные мускулистые руки и плечи; смотрел он с прищуром, словно привык к яркому солнцу и соленому морскому ветру. Увидев его, Мохан вздрогнул – ему показалось, что ожил Дик Сазерленд, рулевой с «Амелии» и приятель боцмана Белла. Но этот человек, вероятно, не имел британских корней; у него было арабское имя и португальская фамилия.

– Амад Ферейра, археолог и руководитель нашего сицилийского филиала, – представил его Сергеев. – А это Лиза, моя внучка, и Мохан, наш новый эксперт-исследователь. Писатель! – Сергеев многозначительно поднял палец. – Писатель, человек с фантазией, как раз то, что вам нужно, Амад. Он сейчас занимается пиратской экспедицией, которая вас интересует – запись 6322, код «Южная Америка. Питер Шелтон».

– Счастлив познакомиться, – произнес археолог-сицилиец, галантно поцеловал руку Лиззи и обменялся с Моханом рукопожатием. – Если координатор позволит, – вежливый поклон Сергееву, – мы будем работать вместе, причем в скором будущем и в самых заповедных уголках Земли.

– Отчего же не позволить, – молвил глава ИНЭИ, неторопливо разливая по стаканам вишневый сок. – Позволяю! Сегодня мы, Амад, обсудим ваше предложение, но перед этим я хотел бы кое-что рассказать. Ваш проект взаимосвязан еще с одной идеей, не археологической, а из области темпоральной физики… – Он сделал глоток из стакана. – Недавно у меня побывал Жак Колиньяр с целой компанией своих ассистентов…

– О! – уважительно произнес Ферейра. – Колиньяр! Новая теория пробоя? Мы сможем создать межпространственный канал и наконец ответить Им? – Он поднял взгляд к небу, где висела над Долинами Маринера станция ИНЭИ.

– Нет, – Сергеев покачал головой, – пока нет. Идея Колиньяра касается другой проблемы, частной, но очень важной. Мы регистрируем массу записей с Земли-2, но до сих пор неизвестно, каким образом они там получены. Существует два предположения. Первое, которое кажется более реальным: это фильмы, воссоздающие некоторые исторические события. Иными словами, реконструкция, созданная с величайшим тщанием, с учетом всех деталей, с живыми актерами, которые не просто играют роли, а, очевидно, подверглись особой ментальной обработке. Последнее – слабое звено данной гипотезы. Мы не можем вообразить ситуацию, когда разум актера заблокирован, и в его мозг внедрена другая личность – скажем, римский центурион второго века. Да и как эту личность… хм… произвести? Можно выстроить древний город, соорудить корабли и повозки, одежды, оружие, предметы быта, но реконструкция сознания, того «я», которое мы ощущаем у идента, это нечто невероятное! – Сергеев хлопнул ладонью по столу, выдержал паузу и произнес: – Поэтому самым естественным путем возникла вторая гипотеза.

– Машина времени… – прошептала Елизавета, округлив глаза.

– Темпоральные перемещения, – добавил Мохан.

– Или некий способ регистрации событий в прошлом, – уточнил Амад Ферейра.

Сергеев кивнул.