Первый советник короля

Проклятая Елена! Ну, зачем влезла! Кто ее тянул за язык! Будто не знала, что самый верный способ разозлить шляхтича и толкнуть на поединок – усомниться в его храбрости. Да еще при свидетелях! Неужели не могла промолчать? Зачем понадобилось превозносить до небес храбрость муженька и его фехтовальное искусство? (Кстати, и то и другое вызывает большие сомнения!) Всерьез рассчитывала, что оскорбленный гость испугается? Или… Или специально подзуживала, чтобы тот настоял на поединке?! Но зачем, с какой целью?..

Кое-как, с немалым трудом, шляхтич все же заснул. И снились ему сцены весьма откровенные и греховные, после которых доброму христианину надобно долго и усердно молиться, а потом еще открыть душу святому отцу на исповеди…

Пробудился же он от осторожного и нежного прикосновения, спросонок почуяв вплотную с собой жар чужого тела. Дернулся было спросонок, инстинктивно успев подумать: «Олух, дверь запереть надо было на задвижку!», торопливо потянул руку к сабле… Рука замерла, наткнувшись на нежный упругий холмик, в котором только последний болван не опознал бы женскую грудь (пусть даже в кромешной темноте). И раздался нежный шепот: «Тс-с-с!». После чего шею ошарашенного шляхтича оплели две нежные, но довольно сильные ручки, а к его рту припали еще более нежные и весьма настойчивые губки.

– Э-э-э… – лихорадочно прохрипел Брюховецкий, не зная, что делать: то ли оттолкнуть ночную гостью и зажечь огонь, то ли пользоваться нежданно привалившей удачей. Пока он размышлял, молодой и крепкий организм (пану недавно исполнилось двадцать пять лет) отреагировал вполне естественным и ожидаемым способом. Шляхтич со смущением ощутил, как ожил и недвусмысленно напомнил о себе предмет его мужской гордости, вздымая одеяло.

– О-о-о! – уважительно и радостно отреагировала невидимая партнерша. Брюховецкий чуть не заорал от потрясения, когда нежная ладошка распустила завязку полотняных подштанников и нежно, но уверенно принялась за дело. ТАКОГО в его «послужном списке» еще не было! Женщине вообще не положено так вести себя, сам Езус заповедал ей быть скромной и застенчивой, лишь откликаясь на мужские желания… Впрочем, это еще можно было терпеть. А вот когда на смену пальчикам пришли губки и язычок, шляхтич лишь чудом не сорвался с постели с воплем: «На помощь!». Остановила только мысль, что это будет выглядеть неописуемо смешно и позорно. От такого урона родовой чести потом вовек не отмоешься… И кроме того… Матка Бозка, да это же просто что-то неописуемое!

Разумеется, женщины у него были. И собственные хлопки, большая часть которых в панской постели вела себя подобно тем самым пресловутым бревнам. Стыд и страх сковывал их покрепче цепей. И случайные «жрицы любви» – а как же обойтись без них в походах или дальних поездках? Те действовали со спокойной уверенностью опытных шлюх, которым их работа осточертела до невозможности, но приходится это тщательно скрывать. Иначе не будет денег. Но вот такого и в мыслях нельзя было представить!

– А-а-а… – сладострастно застонал шляхтич, когда невидимая развратница оседлала его и начала двигаться, слегка раскачиваясь. Ни сил, ни желания протестовать по поводу «неприличной и богомерзкой позы» уже не было. Теперь он хотел лишь одного: чтобы это чудо продлилось как можно дольше!

И в этот момент лунный свет ворвался в комнату, рассеяв кромешную тьму. У Брюховецкого чуть волосы не встали дыбом, когда он разглядел лицо соблазнительницы.

– П-пани Е-елена?! – пролепетал он пересохшими губами. И… проснулся, на этот раз уже по-настоящему.

Шляхтич, тяжело дышавший и взмокший, будто и впрямь только что предавался постельным утехам с молодой, пылкой прелестницей, ошалело огляделся. «Никого. Пуста кровать»[11], – как написал по схожему поводу великий поэт спустя долгое время. То есть совсем уж пустой она не была, но кроме самого шляхтича в ней никого не наблюдалось.

Брюховецкий сплюнул с омерзением, потом произнес вполголоса несколько фраз, за самую безобидную из которых получил бы строгую епитимию от священника. Спохватившись, перекрестился, шепча: «Помилуй меня, Господи…» Душою, как благочестивый христианин, он понимал, что должен радоваться, даже ликовать, избежав смертного греха прелюбодеяния с чужой женой. На деле же с нескрываемым смущением, даже страхом чувствовал сильную досаду. Ну почему это было лишь во сне?!

«Околдовала… Приворожила… Змея, настоящая змея!»

Тут в дверь раздался стук – негромкий, осторожный. Потом послышался робкий голос корчмаря:

– Милостивый пане, тысячу раз прошу простить за беспокойство… Дело срочное, отлагательства не терпит!

– Какого черта?! – рыкнул шляхтич, радуясь, что можно на ком-то сорвать злость и досаду. – Почему спать не даешь?

Дверь распахнулась, через порог шагнул человек, закутанный в темный дорожный плащ с капюшоном. В одной руке он держал плошку со свечой. Корчмарь, стоявший в коридоре, робко выглядывал из-за его плеча.

– Как пан прикажет это понимать? В чем дело? – резко спросил Брюховецкий, кладя руку на эфес сабли.