Первый советник короля

– Желаю того же ясновельможному пану коронному маршалку, – отозвался медик, укоризненно качая головой. – И вновь со всей убедительностью заявляю, что состояние пана внушает мне серьезные опасения! Нужно всячески избегать волнений и переутомления. Сейчас дело лишь чудом не дошло до апоплексического удара. Если бы я хоть немного опоздал с кровопусканием…

– Храни нас Матка Бозка от такого великого несчастья! – воскликнула Эльжбета, осенив себя крестным знамением. – Адам, ты должен прислушаться к тому, что говорит пан, и отдохнуть. Неужели нельзя хотя бы на краткий срок покинуть Варшаву и пожить в любом нашем маетке? Там тихо и спокойно, тебя не будут нервировать государственные дела и бесконечные назойливые просители… Умоляю, сделай так! Ради меня!

Пан Адам с тяжелым вздохом медленно покачал головой. Не мог же он объяснить супруге, что именно сейчас, после принятого в королевском кабинете плана действий, это исключено, абсолютно исключено! Есть дела, о которых не расскажешь даже самым близким и преданным людям.

– Ну, вот как убедить такого упрямца? – по-простонародному всплеснула руками жена маршалка, умоляюще глядя на медика. Тот лишь пожал плечами:

– Я сделал что мог, Езус свидетель. Но раз меня не слушают…

Глава 19

Въезд русского посольства в Белую Церковь получился не менее торжественным, чем в Киев (разве что с учетом разницы в размерах и населении). Точно так же звенели колокола, гремели пушки, звучал радостный многоголосый гомон, а перед главным собором выстроилась большая депутация из священнослужителей и мирян, громко восхвалявшая московского государя. Гетман снова поделился «великой радостью», представив посла народу, после чего подал знак, и под ликующие выклики: «Слава!» по площади прошла конная сотня в праздничном облачении.

– Это в честь царя русского! – торжественно объявил Хмельницкий.

Дьяк Бескудников смирился с судьбою, решив свалить в случае чего вину на самозванца: тот, мол, все устроил, не предупредив и не посоветовавшись, а возражать было поздно.

Вволю насладившись проявлениями людского восторга, Хмельницкий велел ехать в замок.

– Там, дьяче, устроим тебя, как самого пышного гостя! А когда хорошенько отдохнешь с дороги, о делах потолкуем, – сказал он, подпустив в голос должное количество почтительности.

Степка и гетманенок старались не глядеть друг на друга. По дороге из Киева они опять поссорились, на сей раз серьезно.

Новик мысленно клял себя последними словами. Дернул же черт полезть с сочувствием, видя, как расстроен Тимош! Хотел как лучше, а получилось… Известно же: не стоит лезь в чужую душу без спроса. Но жалко стало гетманенка, да еще это поручение государево: «Стать другом!» А разве друг смолчит при виде горя? Потому и начал выпытывать у Тимоша: что стряслось, по какой причине хмурый вид…

А тот вспылил: не твое дело, не лезь куда не просят! После чего разозлился и новик, причем нешуточно. Слыханное ли дело: на посланца самодержавного царя и великого князя Всея Руси какой-то сопливый щенок смеет голос повышать! И пошло-поехало… Даже кучер не вытерпел и опасливо одернул: не дай боже, ясновельможный гетман с дьяком московским услышат их свару, что тогда будет?!

«Никакого толку от меня! – с тоской подумал Степка. – Подвел и Петра Афанасьича, и Григория Васильича. И государь не похвалит… Эх, головушка моя горемычная! Хорошо еще, если только погонят со службы».

* * *

– Тадик, я тебя не узнаю! Неужели это так трудно? Ты не хочешь сделать приятное собственной жене, которая носит твое дитя? – голос Агнешки дрожал от искренней обиды.

Полковник Пшекшивильский-Подопригорский был близок к тому, чтобы высказать горячее сочувствие тестю, столько лет прожившему с матерью любимой женушки. А заодно выразить опасения, не станет ли Агнешка с годами похожей характером на свою родительницу. Но удержал усилием воли слова, уже вертевшиеся на языке.

– Милая, ну к чему снова заводить разговор об этом? Ты же знаешь, я и так на многое смотрю сквозь пальцы. Но, согласись, всему есть предел! – молодой поляк развел руками. – Понимаю, что тебе скучно – и пани Анне тоже. Однако чтобы почтенные замужние женщины играли в карты…

– И что же тут плохого? – уперла в округлившиеся бока руки брюнетка. В ее голосе отчетливо прорезались нотки матери, урожденной Занусской, когда та была не в духе.

– Такое занятие не для благородных женщин! – нахмурился Тадеуш. – Кажется, я в прошлый раз объяснил это предельно ясно. В конце концов, ты моя жена и обязана слушаться.

– Мужской шовинизм как есть! – вспыхнула Агнешка.

– Прости, не понял? – насторожился полковник.

– Я сама, честно говоря, не вполне понимаю, что это значит. Но так иной раз говорит пани Анна, когда за что-то злится на мужа… Ну, Тади-и-ик! – умоляюще заныла Агнешка, с чисто женским искусством сменив тон и выбрав самую эффективную тактику. – Неужели ты не знаешь, что женщин в тягости нельзя волновать и расстраивать?! Ты хочешь, чтобы я обиделась, плакала – и твоему ребеночку стало плохо?!