Первый ученик

- Н-начнем, - сказал Швабра и весело спрыгнул с кафедры. Потирая руки, улыбнулся сладко и вызвал длинного Нифонтова отвечать урок. Нифонтов шагнул. Худой и высокий, он встал у доски и замер, как кипарис в безветренную погоду. Откашлялся и понес чепуху. Швабра гонял его минут пять, расщедрился: поставил кол и принялся за Корягина.

Корягину сразу же влепил «пару».

- С-следующий!

Следующим оказался Лобанов.

Лобанова срезал с двух слов.

- Медведев!

И пошел, и пошел гонять всех по очереди.

И вот, как только Швабра начал всех резать в классе, Амосов не вытерпел и сказал:

- Афиноген Егорович, а у нас новенький есть.

- Что ж, спросим и новенького, - обрадовался Швабра и сказал с расстановкой:

- Токаре-ус Владими-рус. Шествуйте.

Токарев Владимир не первый год учится. И в той гимназии, где учился раньше, насмотрелся он на разных учителей, но таких, как Швабра, еще не встречал.

«Сумасшедший он, что ли?» - с удивлением подумал Володька и, недоумевая, пошел к доске.

Швабра долго и молча разглядывал новичка. Все утихли а ждали, что будет дальше. Под пристальным взглядом Швабры Володька чуть-чуть смутился.

- Так-с… - улыбнулся Швабра и неожиданно заговорил быстро-быстро, точно высыпал дробь из стакана.

- Неправильные глаголы третьего спряжения, Токареус Владимирус, перечислить все по порядку!… Начи… найте!

Володька опешил. В первый момент даже не понял, чего от него хотят. Однако успокоился, сообразил и не спеша, отчетливо перечислил глаголы.

Швабра щелкнул пальцами и посмотрел на учеников: вот, дескать, какой я. Погулял цаплей перед партами, остановился перед Володькой и спросил ласково:

- Наизусть басню какую-нибудь по-древнегречески можете или не можете, Владимирус? Нуте-с…

- Могу.

И так же спокойно Токарев прочитал басню.

- Недурно. Сколько вы имели раньше по-гречески?

- Пять.

Амосов заерзал.

- А по-русски?

- Тоже пять.

Амосов шумно вздохнул.

- Коробит Амоську, - шепнул Самоха. - Ведь вот же завистливый!

- Пять… - смотря в окно, повторил Швабра. И вдруг, повернувшись, резко: - А сколько же вы думаете иметь у меня? Ась?

Володька пожал плечами.

Швабра дружески передразнил его, сделал такой же жест. Амосов хихикнул.

«Начинается», - сердито подумал Самоха и, рванув из тетради клочок бумаги, быстро написал Амосову записку: «Сиди и не рыпайся, а то на перемене башку чернилами оболью».

- Так сколько же вы будете получать у меня? - повторил свой вопрос Швабра. - Поразмыслите-ка.

- Не знаю. Буду стараться.

- Ну-ну, старайтесь… Переведите-ка вот это, - Швабра ткнул пальцем в книгу.

Володька наморщил лоб. В двух местах чуть не сбился, но все же перевел без ошибки и облегченно вздохнул.

- А вот это?

И Швабра перевернул страницу.

Володька задумался. Амосов немедленно поднял руку:

- Я переведу.

- Сядь, ватрушка! - не выдержал Самоха и, поймав на себе строгий взгляд Афиногена Егоровича, поднялся и сказал с досадой:

- Чего он выскакивает?

Швабра ничего не ответил. Спокойно и молча поставил против фамилии Самохина единицу и певуче обратился к Токареву:

- Нуте-с… Новенький.

- Одного слова я здесь не знаю, - угрюмо сказал Володька.

- Не знаете? - поднял брови Швабра, - а пятерки получали. За что же, позвольте спросить? Ну, а вообще ничего, неплохо. Старайтесь. Пока что садитесь.

И поставил три с плюсом.

В классе переглянулись. А Амоська - на десятом небе…

На перемене Самоха отозвал в сторону Токарева, взял за пуговицу и стал сердито внушать:

- Ты знай, это он тебя испытывает. Ухо держи востро. Он у нас, брат, идиотистый. Если кого не взлюбит - аминь. Могила. У него только Коля Амосик да вот Бух еще… К Нифонтову он тоже благоволит. Это ничего, что он им иной раз двойки ставит. Он им простит. А к тебе присматривается. Будешь расшаркиваться, в глазки его по-собачьи смотреть - поставит и тебе пятерку, а нет - забудь, какие они, пятерки, на свете есть. Станешь хорошо отвечать - все равно в конце четверти срежет. Он у нас - ух… Одно слово - Швабра.

Володька слушал…

- Впрочем, как хочешь, - продолжал Самоха. - Дружи с Амосовым, с Бухом - и дело твое в шляпе. Только к нам тогда в компанию не суйся.

- А ты что за птица? - вдруг резко спросил Володька. - Какое тебе дело?

- Не птица я, а Самоха. Не ори.

- Самоха… Чихал я, что ты Самоха. Без тебя знаю, что делать! Сам по-собачьи в глаза смотри, если нравится. Дурак!

Смерили друг друга. Самохин сказал первый:

- Надулся… Как пузырь бычачий… Лопнешь.

Ткнул Володьку пальцем в живот и улыбнулся.

- А ты не лезь с глупостями, - обиженно ответил Володька. - Сроду я не подлизывался. А будешь лезть, так я не посмотрю, что ты самый сильный в классе. Сам целуйся со своим Амосовым… Иди от меня.

Самохин искоса посмотрел на Володьку, поправил на себе пояс и процедил сквозь зубы:

- Думаешь, мне жалко, что ты хорошо учишься? Думаешь, я…

- Ничего не думаю. А чего ты от меня хочешь?

- Слова тебе нельзя сказать… Ишь, раскраснелся. Рыжий, как огонь. Настоящий мухомор ты…

Неожиданно придуманное для Володьки прозвище так понравилось Самохе, что он звонко и весело засмеялся. А смех был так прост и искренен, что Володька даже и не подумал обидеться. Сам до ушей улыбнулся.