Мухомор насторожился. Зная характер Швабры, подумал и отрезал сразу:
- Не спрашивайте. Не скажу.
- Ах, вот как… Очень мило с вашей стороны… Героический, так сказать, подвиг. За-ме-ча-тель-но… Сесть! - вдруг заорал Швабра не своим голосом. - Сесть и продолжать работу. После урока я с вами расправлюсь, голубчики… душеньки…
Мухомор и Нифонтов пошли на место. Самохин остался у стены. Швабра посмотрел на него и махнул рукой.
Письменная продолжалась. Снова склонились над партами стриженые головы - черные, каштановые, русые. Среди них как среди сонмища бледных звезд, яркоогненный шар - голова Мухомора.
Снова жалобно стонут перья, тихо и грустно шелестят листы, снова родятся неясные вздохи, неуловимые подсказки… И снова на этот печальный мир глядят с кафедры злые и жесткие глаза Швабры. А в стороне у стены Самоха дополняет эту безотраднейшую картину.
От нечего делать Самоха уставился на Амосова и вдруг… Глазам своим не поверил… Амосик, Коля… И тот сдирал, запуская глаза в какую-то бумажечку.
«Вот так дела! - засиял голубыми глазами Самохин. - Весь мир сдирает… Сдирай, сдирай, Амося, будь хоть раз человеком. Молодец. Дуй! Брось цирлих-манирлих. Шпарь».
И… еще открытие. Но это совсем уже иного рода.
Самохин заметил, что Швабра поймал Амосова, поймал и… Черт знает что… И… Не сказал ни слова, отвернулся. Как будто бы и не видел. А? Да что же это такое?
В первую минуту Самохин хотел поднять скандал: одному, мол, и шпаргалку послать нельзя, а другому все можно?
Но передумал.
«Хоть и подлиза Амосов, - сказал себе Самоха, - а все-таки ябедничать не буду. Сроду никогда ни на кого не доносил и не стану. Да еще кому? Швабре? Тьфу!»
И Самоха стал снова следить за Шваброй, но тот до конца урока так ни разу и не взглянул на Колю, чем, между прочим, прекрасно воспользовался Медведев, списав у соседа все трудные места.
На перемене Самоха собрал тесный кружок: Мухомора, Корягина и Медведя и рассказал им обо всем, что видел.
- Ну и Швабра, ну и дрянь! - возмутились все поголовно. - Так, конечно, Амоська у нас всегда будет первым учеником. Вот любимчик…
- По-настоящему первым у нас давно должен быть Мухомор, - заметил Корягин.
- Ясно, - подтвердили другие.
- У меня по всем предметам пятерки, - сказал Мухомор, - а вот один Швабра меня режет и режет.
- Понятно, почему режет. За Амосова заступается. Швабра с тоски умрет, если ты Амоську опередишь.
- Эх! - встал Самохин. - Беда мне с вами. То ли дело я. Никаких у меня сомнений. Есть и буду последним учеником.
И он, забравшись с ногами на парту, продекламировал:
Спрыгнул с парты и сказал:
- Еще то прими во внимание, Мухомор, что твой отец на паровозах ездит и нефтью от него пахнет, а Колин папочка на рысаках выезжает, и одеколоном от него прет на версту. Флер-д-оранж, гвоздика-моздика…
- Это к чему ты? - удивленно спросил Медведь.
- А к тому. Не понимаешь разве? К тебе директор в гости придет? Не придет. К Мухомору придет? Не придет. А к Амоське придет? Придет. Видал-миндал? Тут, брат, тонкая механика.
- Это верно, - сказал Корягин.
- А слыхали, - понизил голос Мухомор, - в городе что делается?
- Что?
Мухомор посмотрел вокруг себя и сказал еще тише:
- Аресты пошли. Нескольких рабочих и одного приезжего забрали и отвезли.
- Куда?
- Известно куда. Не на бал же их повезли. В тюрьму.
- А за что? - спросил Самохин.
- Я знаю, - шепотом сказал Корягин, - только…
- Что?
- Тсс… Бух идет. Его папаша…
Подошел Бух, сказал весело:
- Наше вам, друзья сердечные, тараканы запечные.
- Так… - спустя минуту холодно ответил Самохин. - Дальше что?
Бух с удивлением посмотрел на сидящих. Не знал - сесть ли рядом или уйти. Уж больно неприветливо встретили. Сказал чуть заискивающе:
- Как же это ты, Мухомор, со шпаргалкой вляпался?
- Тебя Амосов звал, - выпалил вдруг Самохин. - Он там, в коридоре… Ищет своего друга…
- Да я только что с ним виделся.
- Ну, значит, мало виделся. Ты бы еще повидался.
- Не хотите, чтобы я с вами сидел, так и скажите, а дурака нечего валять, - обиделся Бух. - Нужны вы мне, как собаке пятая нога.
- Вот-вот… А ты нам нужен, как второй хвост сороке. Шел и иди себе.
- Идиоты! - выругался Бух и ушел.
- Перебил только разговор, - сказал Самохин. - О чем это мы говорили? Да, вспомнил: кто будет первым и кто последним учеником. Вот вы думаете, что я взаправду дурнее вас всех. А почему я не учусь? Не могу? Не умею? С досады я. Как после болезни Швабра меня загонял, забыли? Думаете, мне это легко было? Да вы знаете, сколько я с тех пор печальных стихов написал? Хотите покажу? Показать?
- Покажи, - попросили товарищи.
- Только вам, как друзьям. Никому не рассказывайте, а то… смеяться будут некоторые…
Вздохнув, Самохин вытащил из кармана записную книжку, развернул ее и прочитал тихо: