Первый ученик

Прошло два дня. Самохин остыл, успокоился. Сидел на уроке и слушал, как математик Адриан Адрианович объяснял теорему.

Забрав в кулак большую пушистую бороду, математик спросил:

- Нифонтов, поняли?

- Понял…

- Повторите.

Длинный и тонкий, в коротких брючках, Нифонтов вышел к доске. Вышел и встал, как жираф у пальмы.

- Равенство треугольников, - начал он, подумал и переступил с ноги на ногу. - Треугольников… Вот возьмем треугольник А, Б, Ц…

Начертил на доске кривую, смутился, стер, начертил снова, поводил по чертежу грязным пальцем и, уронив голову, безмолвно поник.

- Ну, что же вы? - спросил учитель и выпустил из рук бороду. Борода развернулась широким веером и заслонила всю грудь.

- Если А, то есть Б, равно… То есть, виноват… Если Б…

- Эх! - не вытерпел Самохин. - Мямлишь там, топчешься, как журавль, на месте.

Учитель к нему:

- Идите-ка сами к доске.

Самохин посмотрел на него голубыми глазами, весело выбежал из-за парты, взял у Нифонтова из рук мел и - раз-два-три - доказал теорему.

- Ну вот, видите, можете же учиться, - ласково сказал математик.

- Да… Только отстал я, пропустил много, трудно теперь…

- Догоняйте. Вы способный. Я помогу. Приходите ко мне домой.

На перемене Самохину стало вновь радостно. Сказал Корягину:

- Лаблады-хабалды! Я вас, оболтусов, всех перещеголяю.

Бросились наперегонки к баку пить воду. Самохин нацедил полную кружку. Кто-то под руку - раз, кружка - бряк, и вода - по паркету.

- Ха-ха! Хо-хо! Ги-ги! Берегись! Индийский океан! Ла-Манш! Па-де-Кале!

- Кто? - подбежал надзиратель Попочка. - Кто воду разлил? - Схватил за плечо Самохина: - Ты?

Самохину весело. Решил пошутить. Спросил:

- Какую воду?

- Из бака. Не видишь?

- Эту? - показал Самохин на лужу и пожал плечами: - Разве это вода? Что вы…

И шепотом, точно хотел сообщить великую тайну:

- Это слезы… Мы сидели и тихо плакали. Целым классом наплакали…

- Нахал! Набезобразничал да еще и кривляешься, - обиделся Попочка.

- Ничего подобного, - спокойно ответил Самохин. - Я не нахал. Я весьма симпатичный.

Он прислонился спиной к стене, опустил руки по швам и сказал весело:

- Вот я уже и в углу. Хорошо?

- Ну и стой до звонка, олух.

Попочка хотел еще что-то сказать, видимо, очень едкое, злое, но в конце коридора раздался шум, и он вихрем помчался туда. Самоха за ним.

Попочка оглянулся, остановился.

Самохин посмотрел на его нафабренный чубчик и острый носик в больших очках и сказал совершенно спокойно:

- Виноват. Воду разлил не я.

- А кто?

- Она сама…

- Опять с глупостями?; - побагровел Попочка.

- Честное слово. Весь класс бежал… Воздух дрожал… Кружка покачнулась и…

У Попочки даже гнев пропал.

- И нахальный же ты, Самохин, - покачал он чубом. - Иди-ка ты от меня вон.

Блеснув очками, он добавил пророчески:

- Помни: достукаешься.

Самохин попятился, раз десять поклонился (каждый раз все ниже и ниже), потом - гоп! - и колесом в класс.

- Здрасьте, люди и бегемоты!

- Наше вам, - отвесил поклон Корягин. - Откуда прибыть изволили?

- Только что из Америки. Сидел в сильвасах, кушал пампасы, заедал льяносами, запивал прериями. Слушал птичье пение самого Попочки. Поет божественно. Однако нет ли чего покушать? В животе пусто, как у батюшки в черепе, а гудит, как африканский смерч.

- Покушать у нас нету, а вот у Амоськи…

- Что? - насторожился Самоха.

- Пряник, - тихо сказал Корягин. - Тсс… С миндалем…

- Скальпируем?

- Дзум-харбазум! - воинственно топнул ногой Корягин. - Дзум! Пошли, бледнолицый брат?

- Пш… Гуськом… По-индейски…

Сделав два заклинательных круга, «индейцы» подкрались к Амоськиной парте. Вдруг увидели: идет Амосов.

- Только троньте, только троньте! - закричал он. - Сейчас же инспектору доложу.

Самоха с Корягой переглянулись.

- Брось, не надо, - сказал Самоха. - Ну его…

Корягин грустно положил пряник на место. Амосов взял его и начал есть.

Вошел Лобанов. Увидел, сморщил крысиную мордочку, протянул руку:

- Дай кусочек.

- У меня больше нет.

Лобанов жалобно:

- Да оставь хоть чуточку.

- Нету, - повторил Амосов, - видишь, уже надкусил. Попросил бы раньше.

Самоха с Корягиным переглянулись:

- Харла-барла.

- Дзум-харбазум, - ответил Самоха и плюнул. - Ну и Коля…

- Амосик…

- Собачий носик. Пойдем, Коряга.

А тут звонок. Опять древнегреческий. Антропос - человек… Мимон, анопсин… Ну и язык, чтоб ему!

И на греческом снова всю радость точно острым ножом соскребло.

- Знать не знаю, - орал на Самохина Швабра. - Двадцать раз уже слышал, что вы два месяца проболели. Никаких отговорок. Снова вам ставлю двоечку. С хвостиком-с.

- Да позвольте, - вышел из себя Самохин, - дайте же время догнать.

- С хвостиком-с, - не унимался Швабра. И вдруг обратился к Амосову:

- Так, Коля? Так?

Амосов радостно улыбнулся.

«Ну и мимоза», - брезгливо подумал о нем Самохин. Сел, надулся и не стал больше слушать ни объяснения учителя, ни ответы учеников.

Снова всплыла, накипела обида.

После звонка подошел к Лобанову и сказал:

- Мишка, приходи к нам, давай заниматься вместе. Поможешь, а то отстал я за эти два месяца. Придешь?

- Нужен ты мне, - прищурил крысиные глазки Лобанов. - Учитель я, что ли? Найми репетитора.