Первый великоросс

— Смотри, кметек, головенку снесу, коль лошадок сведете! — строго пригрозил Светояр, озираясь на спешивших в город людей и тяжело похлопал здоровой рукой невинного мальчугана по тонкой шее.

— Пойдем, Светояр, в наших городах купцов не замают, и с нами, мож, обойдется, — поторопил Синюшка.

— Я не знаю, что в наших городах, — разозлился русич.

— Иди, иди, Светояр, — успокаивал Козич, замечая, что их троица становится слишком заметной для окружающих.

У пристаней стояло превеликое множество ладей, стругов, учанов, ушкуев разных калибров и достоинств. С них сходили гости и шумно шли по берегу. Навстречу им спешили конные возы, за плату доставлявшие товар к местам назначения. Многие, наоборот, отъезжали, груженые, направлялись вверх или вниз по реке — к Хвалынскому морю и за него. Вся эта толпа купцов, послов и странников достигала города или покидала его по могучей, спокойной реке-труженице Итили.

Такая же толпа клубила пыль у широчайших ворот западной, речной стороны Булгара. Народ широким потоком входил в город и покидал его. Люди разговаривали громко. Очень громко… Вдруг вспомнился Поречный. Светояр поразился Булгару — не его вышкам, дворцам, минаретам, а не обращающему ни на кого внимания народу. Русский лесной мужик шел в толкучке, никому совершенно не нужный — как это странно!.. Козич улыбался, поглядывая на Светояра. Синюшка же был как рыба в воде, и первым подметил, что маловато девок.

— А вот тут они молятся по-своему, — показал самый молодой на верхушку минарета. — Слышите, уже начали!

До них донесся голос муэдзина. Разом определили отличия заволжской веры и, не обращая внимания на серо-желтую невзрачную мечеть, проследовали дальше, приняв храм за конак лепшего татарина.

Стогна Булгара были грязны и обозначены сидящими на задницах булгарскими мужиками. Они громко переговаривались, спорили, наблюдали за прохожими. Посмотрели и вслед уходившим к одному из рынков русичам.

— Что ж они тут все делают? — спросил Светояр, надеясь на осведомленность друзей.

— А что им делать, нерусям-то? Сиди и сиди… — Обернулся идущий впереди Синюшка. — Козич, скажи, где лучше: тут или в Консампитополе?

— Константинополь в десять раз боле, но Киев чище всех — и того и этого. А вот этих и в Греции полно! — указал старик на арабов и персов в белых головных накидках.

— Видно, они по торговле везде первые! — угадал молодой. Козич согласился. Сбоку посмотрел на парня, которого когда-то возненавидел за глумление над Хижой, но постепенно гнев сгладился течением нелегкой жизни, в которой Синюшка трудился на благо и пользу всем. Некошная выходка молодчика осталась темным пятном. Добрый мужичок почти забыл и про бегство от него «сладкой» парочки. Но до сих пор приходили в голову мысли, что, не скройся они тогда втихаря, не побрезговали б злодейством и пустили его, Козича, кровушку — избавились бы, как от запаршивевшего, а потому никчемного козленочка… Сейчас Козич смотрел на Синюшку и ясно понимал, что этот кметек на подлое убийство ближнего не способен. Оттого у пожилого мужика светлело на сердце и возвращалась к нему щегольская его особая походка.

Вокруг торговали тряпками, одеждами, едой. У Козича был наименьший кусок серебра, и он предложил обменять его на монетки. Продавец украшений дал мужичку какое-то количество денег. Проверить правильность сделки не смогли, так как не знали об этих ногатках ничего, к тому же монеты были разными. Видимо, из разных стран… Ну и что? Все равно не в убытке. Лишь бы коники на той стороне дождались.

Светояр наудачу спросил полоску дешевой ткани для перевязки у того же продавца, вращательным жестом водя вокруг подобранной десницы. Тот взглянул на руку, выскочил из-за прилавка и, осторожно подталкивая, увлек раненого внутрь своей халупы. Громкие, невнятные, но убедительные увещевания его не позволили Светояру воспротивиться. За ними проследовал и Козич, нервничая и любопытствуя. Синюшка остался снаружи, отошел в сторонку и стал невзначай поглядывать на брошенный прилавок, задаваясь щекотливым вопросом: не стащит ли кто чего из злата-серебра? Люди подходили, смотрели, брали, клали, потом стали громко вызывать торгующего: видно, выбрали.

А в шатре жена торгаша мочила в горячей воде серенькую ленточку. Потом ее бледнолицая дочурка, годами чуть старше Стреши, принялась тихонько отдирать от раны прилипшую часть рукава новой рубахи, поглядывая — не очень ли больно мужику. Русский, выказывая уважение к старшей в доме, едва взглянув на дочь, остальное время с благодарностью смотрел на мать, находя в ней большую схожесть со своей мамой. «О боги, как она там?»

Козич подошел к плошке с горячей водой, мокнул в нее палец и облизал.

— Соль, — сказал он и сморщил лицо.

— Да, верно, соль, — попробовал и согласился Светояр. Старая татарка зачерпнула из дежи белой соли и насыпала в куль.

— Туз, туз! — И подала русичам.

— Возьмем…. Видно, у них тут много. А белая-то какая! — подивился Козич.