Первый великоросс

Дочка закончила перевязку, и раненый натянул рубу с коричневым кровяным пятном. Девушка принялась смывать его и побередила невзначай рану. Светояр отдернул руку. Молодица в ужасе закрыла лицо руками, оставив только большие, жалкие глаза. Гость попытался объяснить, что незачем бояться, ничего он не сделает ей дурного. Затем потеряно объяснил это матери. Женщина смутно улыбнулась и указала на дверь.

— Козич, молодуха подумала, я ей наподдам! Вот дура — испугалась!

— Точно, точно испугалась.

Поблагодарили торговца. Козич достал маленькую монетку— хотел ею отплатить за помощь и за соль. Булгарин ни в какую не взял. Склонил голову и по-своему объяснил что-то, а может, приглашал вновь зайти когда-нибудь.

— Звал в оно время, ноне гнать взялся! — отодвинулся Козич от отталкивающей руки хозяина.

— Товар встал из-за нас, — догадался Светояр. Пожелали друг другу на своих языках доброго здоровья и разошлись.

— Неча тут колобродить. Вертаться надо к берегу… Козич, эва, зри вон те лепешки с капающим туком. Купи, что ль? — высказал дельное предложение Синюшка и после незамедлительной покупки возглавил возвращение к берегу Итили, где желали отыскать того самого паренька, который их сюда привез.

Пока шли — передавали куль с удивительно белой солью, по очереди тыкали в него средние пальцы, солонились и заедали теплыми, душистыми, сочащимися жиром пшеничными лепешками.

Легко и просто нашли одного из многих юного перевозчика, сели и поехали. Когда выплыли на лодке к середине, Синюшка показал рукой вверх по течению и тихо проговорил:

— А вот там Ростов… Сколь же туда плыть?

— Сбирайся… Тебе надобно, Синюша, поезжай в свой Ростов, — серьезно ответил Светояр.

— Ты нам голову морочишь своим Ростовом уж сколь? — озлился Козич.

— Я бы давно съехал, но вас бросить как мне? То ждали вражин каких-нибудь, потом Дубна отселился, теперь я уйду… И ты, Светояр, останешься со стариками.

Козич недовольно хмыкнул и посмотрел на Светояра, а тот ответил:

— Едь, не бойся, как-то управимся. Все крепки еще.

— Ха, вот и другой вопрос: одному мне в дороге недолго и пропасть.

— А ты позови из лешаков кого-то, — посоветовал Светояр, — например, Юсьву. Он за жрищем своим блюдет дюже пылко. По наущению ведьмы народ свой мутит: мол, Лесоок — инородец, и нету в нем духу надобного. Уведешь бунтуя— живот ему сохранишь. Той змеи також.

— Ох? — Козич удивленно и неприязненно покосился на Светояра.

— Да, добрый муже, кметек уж в матером возрасте, и свой там с роженья.

— А нам что с того? — отдаленно все же начинал вникать незлобивый Козич. Ответ задержался именно от тревожных раздумий старика.

Лодочка причалила к берегу. Русичи заторопились в конюшню, оглядывали лица прохожих, продолжая искать утреннего мальчугана. Все вокруг занимались делом: готовились к отъезду, а вновь прибывшие стремились через реку в город.

Гривастые спутники стояли у коновязи, жевали сенцо. Осмотрелись, убедились, удовлетворились.

— Верно, надо расплатиться. На ногаты, братец, расплатись-ка сам… — Козич отдал Светояру монетки. Тот подошел к старшему татарину с раскрытой ладонью, на которой лежали серебряные чешуйки с ноготь и крупнее. Мытник взял две по своему разумению, а потом, поняв просьбу русского, выкрикнул из ватаги, кольцом сидевшей у костра, мальчугана. Светояр взял руку юнца и ссыпал тому все деньги.

— На, братец, нам они ни к чему.

Счастливый паробок много-много благодарил.

Удоволенные русичи сели на коней и отправились домой. Услыхали крик и завывания знакомого парня — тут же поняли, что монеты отобраны. Влезать с защитой поостереглись— видно, таков тут закон.

Ехали, молчали, оглядывались больше, нежели глядели вперед. Открылись два гостинца: один — по которому приехали, другой — чуть южнее известной стези. Решив, что возвращаться дорогой, где сотворили воровство, чревато расплатой, отправились по менее широкой южной дороге. Она, по разумению всех, вела прямиком к дому. Козич вспомнил свой недавний вопрос:

— Почему же этот спокойный мужичок, Юсьва, нам может содеяться неладным?

— Я уверен, что приди мы тогда, три года тому назад, не к Лесоокову племени — не было бы нам никакой помощи.

— Дак што ж, зверья бы не добыли? — спросил Синюшка.

— Поохотились бы весну, лето, жрали бы, как волчины, одно мясо, пусть даже ягоды — непременно наши черева запаршивели б! До следующей весны окрест раздобыли б, наконец, семена, а кушать с них — лишь к осени.

— Верно, — согласился Синюшка, — овес с житом мы той же весной отсеяли.

— И кушали до нашего урожая ихний хлебушек, — подтвердил Козич.

— Правда, и они в накладе не были, браты, — напомнил Светояр. — Их в тот раз тати посекли бы, помните?

— Да и зверя имают они дюже мудрено. Ходят, ищут, день кружат… — посмеивался над лешаками молодой. — Пусть и за приплод благодарят.

— Ха-ха, молодец, парень! — сощурил глаза Козич.

— А чего им еще делать? У них не кровь, а вода. Кружат и кружат весь век вокруг одних и тех же лесин… — проговорил Светояр. А Козич, всегда симпатизировавший непонятным лешакам, добавил: