Не привыкшие к такой работе мужики сильно злились, и потому идолы получались потешными. Пир и Ижна расстраивались, что не могут, как должно, приятно услужить своей девочке. Огорчалась и Стреша, жалея и подбадривая мастеровых. Да еще от едкого — хоть уже и понемногу рассеивавшегося — дыма на глазах у всех выступали слезы.
Шли дни… Уродцев вместо богов на попа ставить не решались…
Еще по приходу новоселов Лесоок, осведомляя своих подданных о характере и житие руссов, рассказывал о великолепии Полоцких капищ, где золотое убранство сродни солнечному свету. Возжигались глаза доверчивых слушателей. Не верили Лесооку лишь закостенелые поборники финнской старины — шептали о лживости его сказок, поносили вождя, повествовавшего вредные истории.
Милье — скрытная баба Лесоокова племени, проводившая большую часть времени на мерянском капище, — проведала тайно сокровенную площадку. После того визита она зло обмолвилась сборищу, что неуклюжие русичи решили соорудить свою кумирню и можно будет вскорости посмеяться над славянскими болванами.
Мерянские мужчины почти каждый день ходили к заваленному бревнышками капищу, пытаясь объяснить себе загадочность и непонятность соседей. Но, как оказалось, сильно торопились меряне и зря в ожидании просмотра захаживали к ругавшимся русичам. Установка идолов постоянно откладывалась.
А Милье лишь радовалась тому. Попытка соседей заручиться духовной защитой своих богов не удавалась. Теперь пытали счастье лишь те из мерян, кои не утеряли надежду найти толковое объяснение детскому, озорному нутру огромных и могучих, притягательно-отталкивающих русских людей. Приходили, смотрели и, в общем-то, что-то понимали.
Огромны столбы с невразумительными, смешными ликами!..
То ли дело у них. Есть приглядные изваяния — символы и солнца, и неба, и земли, и огня, и многого другого. Но все — неброское размером, невеликое, хотя и лепо изображенное.
…Лесоок когда-то зимними вечерами объяснял нешумной аудитории, что в Полоцке он видел холм в лесочке, украшенный мощными золочеными, серебряными и иных цветов столбами. Находясь там, он чувствовал, что искусные рукотворные божки видели его насквозь. Долгое время спустя никак не мог отделаться от этого ощущения… Рассказывая, Лесоок постоянно вводил в свою речь славянские слова и обороты, чтобы передать картину красочнее. Мерь вожу верила, но ясно его не понимала… Ныне желалось узреть, о чем были наслышаны, но неделя минула, а и подобия образов из увлекательных повествований не наблюдалось…
Юсьва пришел в тот день один-одинешенек и, глядя на Стрешу, что-то принялся объяснять, указывая на себя.
— Вот этого, с белыми ресницами, Лесоок терпеть не может! — вмешался с советом Пир. — Говорит — от него вреда нет, когда его самого нет.
— Он, мужички, по-моему, предлагает помочь.
— Смотри, девка, этот парень почитаем в племени и плохо сносит… — Пир наклонился к уху Стреши. — …Лесоока. Кабы Лесоок…
Не успел он договорить, как Юсьва уже ухватил некоторые словеса:
— Плохо, плохо смотрит девка! Плохо дядька! — Он тыкал пальцем в лежавшие столбы с девкой Лялей и дядькой Перуном.
— Смотри-ка ты, понимает, бес! — рассмеялся Ижна. Молодая женщина душой порадовалась неожиданному моменту и сказала, видя, что Юсьва берет киянку и долото:
— Дык объясните ему — мож он и сробит чего!
Юсьва пялил моргавшие глазки на мужиков, а те — по мере актерского таланта — корчили образины, схожие с истуканскими. Пир хмурил брови и, выделяя губы, всасывал с присвистом бородатые щеки, указывая кривым перстом на Перуна. А Ижна, борясь со смехом, указав обеими руками на Купалу, выпучил голубые потешные глазки и широко расхлебянил желтозубую пасть… Стреша, упиваясь хохотом, побрела на соседний холм оглянуть коз. Юсьва смотрел ей, одетой в серые порты и размахивавшей обнаженным обоюдоострым мечом, вслед.
— Э-э, за работу, парень, зря, што ль, ряхи рвали?..
Русских путешественников по новой одежде приняли на переправе за настоящих купцов. Жестами предложили оставить лошадей и пересесть на лодочку.
— Да как же это так? — изумился Козич, глядя на растерявшихся попутчиков. — Разве коней на энтих можно оставить?
Оглянулись на других купцов — те преспокойно оставляли четвероногих на постой.
— О-о-о, с Руси кто есть? Полянских, ростовских нема? — крикнул Синюшка увлеченно рассаживавшимся в лодки людям. Никто не отозвался.
— Видимо, наши по реке подходят, — догадался Светояр. — Эх, делать неча… — вышел он вперед и пряча перемотанную правую руку за пояс.
— Пытнем, мужики! — прекратил колебания Синюшка.
— Поплыли, один бес — коники не наши, а ихние! — посмеялся Светояр над булгарами, бывшими рядом и не бельмеса не разумевшими по-русски. Решили: будь, что будет — и уселись в повидавший многих путешественников челнок.
На той стороне плату не взяли: это насторожило.
— Лошадями возьмете, что ль? — вызверился на татарчука-лодочника, совершенного юнца, Синюшка.
— Обратно, обратно, — загибал руку немного понимавший мальчуган. — Кет и обратно, тут и там, — обеспокоенно указывал парень.