Пещера Лейхтвейса. Том второй

— Полагаю, что этого доказательства достаточно, — снова проговорил сенатор. — Граф Батьяни осужден на смерть. Что касается второго подсудимого, то мы застали его в пороховой башне, собиравшегося поджечь фитиль, проведенный им к бочонку с порохом. Опоздай мы на несколько минут — случилось бы громадное несчастье; половина нашего прекрасного города представляла бы теперь груду развалин. Братья! Мы должны быстро покончить с этим. Кто признает, что эти преступники заслуживают смерти, пусть поднимет руку.

В то же мгновение все руки, точно сплошной лес, поднялись к тихому ночному небу.

— Кажется, все руки подняты, — провозгласил сенатор, бегло проверив результат голосования.

Тогда граф Батьяни вскочил и с пеной у рта стал ругать окружавших его:

— Будьте вы прокляты, граждане Праги, пусть чума нападет на вас, пусть неприятель прорвется сквозь стены вашего города и огнем и мечом уничтожит его. Тогда золотая, священная Прага обратится в груду мусора и развалин, тогда ее постигнет участь гордой Трои, в одну ночь сравнявшейся с землею, или Магдебурга, где Тилли справлял своего рода Варфоломеевские ночи. Тогда мой дух покинет ад и, гордый, победоносно будет витать над пустыней, на которой некогда красовалась Прага.

— Назад! — прогремел Рюбзам, так как при первых словах Батьяни многие бросились, чтобы тут же на месте покончить с ним.

— Еще раз напоминаю, не нарушайте порядка; мы не убийцы, мы — судьи. Ну, а ты что имеешь сказать? — обратился он мрачным голосом к Бруно, который бледный, но спокойный стоял у подножия лестницы.

— Я ничего не имею сказать, — ответил твердо разбойник. — Я заслужил свою участь и не молю о пощаде; если бы вы даже и даровали мне жизнь, я все равно не приму ее. Дайте мне умереть скорее. В одном только клянусь я именем Господа на Небесах, что я не прусский шпион, за какового вы меня принимаете. Я действовал не по поручению ваших врагов, а именем человека, который имеет полное право подвергнуть вас своей мести.

— Приступим же к исполнению приговора! — воскликнул сенатор, когда Бруно умолк. — Друзья мои, прикатите сюда бочку, полную пороха.

Сотни людей бросились исполнять это приказание, и через несколько минут из пороховой башни прикатили бочку к самому берегу Влтавы.

— Что вы хотите делать? — воскликнул Батьяни, увидев эти приготовления. — Безумцы! Не станете же вы… но ведь это ужасная смерть…

— Привяжите обоих преступников к бочке…

В следующее мгновение Батьяни и Бруно были посажены на бочку, как на верховую лошадь; руки их остались связанными сзади, а ноги, обхватив бочку, были тоже связаны и привязаны к ней крепкой веревкой.

— Снесите бочку в лодку, которая стоит там у берега, — приказал сенатор, — мы пустим ее по течению на середину Влтавы и только тогда произведем взрыв.

Бочка с обоими приговоренными была подхвачена и снесена в лодку.

Батьяни налитыми кровью глазами глядел перед собой; губы его были сжаты; он делал неимоверные усилия, чтобы ни малейшим звуком не выдать своего ужаса. Нет, он не доставит черни интересного зрелища — видеть графа Батьяни дрожащим от страха. Он умрет, как человек храбрый и мужественный. Губы Бруно шептали молитву, глаза его были обращены к Небу; он как будто видел там другой, лучший мир и самого Бога, окруженного ангелами. Лодку обвязали; пара сильных толчков длинным веслом — и она вместе с бочонком и приговоренными к смерти очутилась на середине бурной реки.

Тем временем сенатор подозвал двух солдат, стоявших на страже у пороховой башни.

— Заряжены ли ваши ружья?

— Точно так, — ответили солдаты.

— Хорошо. Очистите берег, — обратился он к толпе, — отодвиньтесь подальше; а вы, солдаты, цельтесь в бочку, которую ваши пули должны пробить, чтобы взорвать порох.

Опять наступила мертвая тишина; народ отошел от берега на такое расстояние, чтобы взрыв не мог никому причинить вреда. Оба солдата встали у подножия лестницы, на верху которой стояли сенатор, Аделина Барберини и молодой лейтенант. Последний скомандовал: «Целься — готово — пли!» Два выстрела прогремели в воздухе. Послышался свист пуль. Они пролетели над водой и с треском ударились в пороховую бочку.

Все ожидали, что в ту же минуту на воздух взлетят разорванные тела двух осужденных, что целый град обломков покроет Влтаву и яркое пламя докажет, что справедливый суд совершился. Ничего подобного не случилось. Посреди реки спокойно плыла лодка с бочкой и двумя связанными людьми на ней; дикий, насмешливый хохот Батьяни доказывал, что осужденные еще живы. Все ясно слышали, как венгр, осмеивая стоявшую на берегу толпу, кричал:

— Вы ошиблись, граждане Праги, порох, который хранится в вашем складе, был доставлен жидом Финкелем, это песок, самый простой желтый песок, а вовсе не порох.

При имени Илиаса Финкеля из сотен грудей вырвался целый поток проклятий. Но этот шум был внезапно покрыт криками, долетевшими с противоположного берега Влтавы. Загремели трубы, забили барабаны, затрещали ружья. В то же время вдали на равнине, где еще недавно находился прусский лагерь, показалось зарево, доказывавшее, что случилось что-то необыкновенное.