Пеший камикадзе, или Уцелевший

Из дома донёсся истошный женский крик, пойманный и придушенный ладонью, и звуки неравной напряжённой борьбы.

На крыльце в белом окровавленном халате, как ненужный хлам, как снесённое с чердака, поеденное молью и мышами драповое пальто, и брошенное под ноги, умирал молодой человек, крепко сложенного, с ярко — синими как небо глазами. Он проводил их рассеянным подслеповатым взглядом, беззвучно шевеля губами, вероятно осознавая и от этого яростно гримасничая, что этих ему тоже не остановить.

Влетев в дверь, перед Доберманом почти сразу, возникла спина подонка с нагайкой за поясом сзади, будто хвостом, ножом и бутылкой в руках. Тот круто развернулся и завидев ствол, без слов поднял руки и шумно выдохнул.

Это мгновение было неуловимым, но Денис даже успел подумать:

«Въебать ему, что ли… И вино допить?» — но решил иначе: выстрелил казаку в лицо, вроде бы, в щёку под глаз, как успел заметить.

Бутылка вина разбилась, растекаясь содержимым под грохнувшееся рядом безжизненное тело, через которое Довлатов хладнокровно переступил. Второго, в кубанке, стащив с полуголой женщины и протащив по полу до самого выхода, застрелил Мастиф, пустив казаку пулю в ключицу через всё тело. Тот настолько был растерян, когда двухметровым Мастиф схватил его за шею, что не оказал никакого сопротивления, а после выстрела обмяк до состояния тряпичной куклы. Девушке Денис прикрыл красный рот ладонью, сдержав крик, который застыл в её выразительных изумлённых глазах.

…Если бы не бой стекла во дворе, Егор Бис наверняка пропустил бы звук выстрела из пистолета с глушителем мимо ушей, но точно — не второй. Он слишком хорошо знал этот специфический звук, и помнил, что куда отчётливее слышно падение стрелянной гильзы. Держа в руках оружие Берга, Егор не усомнился для чего оно было нужно в таком виде Кобергкаеву, и уже не сомневался для чего оно людям в доме. Егор не был патологически справедливым или человеком с повышенной социальной ответственностью, но почувствовав злость и запах недавно пролитой крови, воспрял; а ещё этот истошный женский крик о помощи, который вдруг напомнил о Кате и разбитом телефоне… Может, он не услышит её голоса до самой смерти, но сейчас у него сомнений не было: сегодня он точно не умрёт.

Егор довольно быстро нашёл входную дверь в античной стене из декоративного кирпича ванильного цвета, заглянул внутрь, осмотрелся, оценил обстановку, ступил во двор. В распахнутые для жаркого лета окна было слышно, как голоса поднялись этажом выше, вероятно, осматривались, решил Бис.

— Вы — одна? — будто жуя жвачку спросил сиплый.

Девушка не ответила.

— Одна в доме? — грозно повторил второй с низкой тесситурой голоса.

— Нет, с Ильёй… Он открыл дверь…

— Есть кто ещё?

— Нет. А где Илья? Илья! — позвала она.

— Не волнуйтесь: ваш муж в порядке. Бандитов мы обезвредили… С минуты на минуту сюда прибудут следственные органы для установления причастность нападавших к украинским разведывательно — диверсионным группам, орудующим на территории Донецка… — заботливым голосом сказал сиплый, — …так что, собирайтесь, отвезём вас в безопасное место…

— Спасибо, мальчики! Спасибо! Думала, убьют, а тут вы… Пусть Господь, вам даст всё, что попросите…

Мастиф и Доберман весело переглянулись.

— А ты, дашь? — спросил Мастиф низким голосом. — Или, может, в рот возьмёшь?

— Спасибо… — пробормотала она дрожащими губами и нестройными ещё от ужаса мыслями, сгребая с кресла одежду.

Она ничего не поняла. Но и Мастиф не нуждался в согласии, не намерен был дожидаться ответа. Уже давно он делал это без особого женского разрешения: во — первых, это возбуждало его куда сильнее; во — вторых, физически сильным оно не требовалось. Кто сильнее, тот прав. Язык силы был далеко не на стороне слабых и давно заключался в понуждении слабого и насилии над ним удобными для выживания в подобных местах аморальными способами, выведенными как самая гнусная форма вируса в лабораториях Советской армии, имя которого «дедовщина». А кто ему подвергается, — молодой солдат, доброволец, ополченец или женщина, — разбирать было незачем. Шла война. Война всё спишет. Отпустить себе грех на войне было легко, особенно когда он не требует тяжёлого искупление, и просто, если дело только в свече у иконы без особой разницы кому.

— Держи её, — приказал Мастиф напарнику.

Девушка снова яростно завизжала.

Добравшись до лестницы по полу, усыпанному трупами, Егор оказался у дверного проёма спальни в тот момент, когда молодую визжащую женщину схватив за волосы, поволокли и повалили на белоснежную, ещё дышащую теплом прежних тел, кровать.

— Эй! — громко окликнул Бис, держа обоих на мушке. — Кто такие?

— Спокойно, не стреляй! Свои мы: позывной — «Мастиф», слыхал? — сказал высокий тяжёлым голосом, за пазухой которого торчал голубой десантный берет. — Его — «Доберман», — перевёл он внимание на второго, ростом пониже.

— Я — командир разведки… — сипло добавил второй в интонациях бывалого сидельца. — А ты кто, откуда?!