Песнь крови

«Война – это кровь и дерьмо… Никаких почестей в том нет». Это были слова Макрила. Ваэлин понимал, что для Каэниса они ничего не значат. Каэнис много знал и временами демонстрировал пугающую проницательность, но он был мечтатель. В голове у него хранилась библиотека из тысяч легенд, и он, похоже, во все это верил. Герои, негодяи, принцессы, ожидающие спасения, чудовища и волшебные мечи. Все это обитало у него в голове, такое же живое и реальное, как его собственные воспоминания.

– Кажется, у нас разные представления о величии, брат, – заметил Ваэлин, когда Меченый прискакал с мячом в зубах.

Они прождали еще час, но мальчишка так и не пришел.

– Он, наверное, продал эти ножи, – сказал Каэнис, когда Ваэлин объяснил ему, в чем дело. – Или надрался пьяный и лежит в канаве, или проиграл их в карты. Скорее всего, ты его больше не увидишь.

Они пошли обратно к конюшне. Ваэлин подкидывал мячик в воздух, а Меченый его ловил.

– Я скорее поверю, что он потратил деньги на башмаки, – сказал он, оглянувшись на ворота.

Часть II

Что есть тело?

Тело есть оболочка, колыбель души.

Что есть тело без души?

Разложившаяся плоть, ничего более. Чти уход возлюбленных тобою, предавая их оболочки огню.

Что есть смерть?

Смерть – всего лишь врата, ведущие Вовне, к воссоединению с Ушедшими. Она есть конец и начало одновременно. Страшись ее и приветствуй.

Из «Катехизиса Веры»

Рассказ Вернье

– То был Кровавый Цветок, не так ли? – спросил я. – Этот лорд-маршал с летней ярмарки.

– Аль-Гестиан? Он самый, – ответил Убийца Светоча. – Хотя это прозвище он получил только во время войны.

Я провел черту под отрывком, который только что записал, и обнаружил, что чернила у меня заканчиваются.

– Минутку, – сказал я, вставая, чтобы открыть свой сундучок и достать новую бутылку и еще бумаги. Я уже исписал несколько страниц и опасался, что мои запасы могут иссякнуть. Открыть сундук я решился не сразу: к нему был прислонен его ненавистный меч. Видя, что мне не по себе, он взял оружие и положил его себе на колени.

– Лонаки придерживаются суеверия, будто их оружие вбирает в себя души врагов, которых оно убило, – сказал он. – Они дают имена своим палицам и ножам, воображая, будто те одержимы Тьмой. Мой народ подобных иллюзий не питает. Меч – всего лишь меч. Убивает человек, а не клинок.

Зачем он мне это говорил? Быть может, хотел, чтобы я возненавидел его еще сильнее? Видя его могучую, изуродованную шрамами руку, лежащую на рукояти меча, я вспомнил, как Селиесен, после того, как император официально нарек его Светочем, в течение нескольких месяцев проходил суровое обучение в императорской гвардии и научился умело, даже искусно обращаться с саблей и пикой. «Светоч должен быть воином, – говаривал он мне. – Боги и народ рассчитывают на это». Императорские гвардейцы считали его за одного из своих, и он вместе с ними участвовал в походе против воларцев, за лето до того, как Янус направил к нашим берегам свои войска. Его отвага в бою снискала немало похвал. Но против Убийцы Светоча ему это ничем не помогло. Я знал, что наступит миг, когда северянин примется повествовать о том, что произошло в этот ужасный день, и, хотя мне доводилось слышать немало рассказов об этом событии, перспектива услышать об этом от самого Аль-Сорны представлялась одновременно жуткой и чрезвычайно соблазнительной.

Я снова сел, открыл бутылку с чернилами, окунул перо и разгладил свежий лист, лежащий на столе.

– Тьма, – сказал я. – Что такое Тьма?

– Полагаю, ваш народ зовет это «магией».

– Быть может. Я зову это суевериями. Вы верите в подобные вещи?

Он ответил не сразу. У меня сложилось впечатление, что он тщательно обдумывает свои слова.

– У этого мира немало неизведанных граней.

– О войне рассказывают немало историй. Историй, в которых северянам вообще, и вам в частности, приписывают владение могущественной магией. Некоторые утверждают, будто именно магия позволила вам затуманить разум наших солдат на Кровавом холме и будто стены Линеша вы преодолели с помощью колдовства.

Его губы скривились в слабой усмешке.

– На Кровавом холме магия была ни при чем: просто люди, охваченные слепым гневом, ринулись на верную смерть. Что касается Линеша, то в водостоке, ведущем в сторону гавани и воняющем дерьмом, никакого особого колдовства не было. Кроме того, любого офицера королевской стражи, который хотя бы намекнул на идею воспользоваться Тьмой, скорее всего, повесили бы на ближайшем дереве его же собственные люди. Тьма считается неотъемлемой частью культов, отрицающих Веру.

Он снова помолчал, опустил взгляд на меч, лежащий у него на коленях.

– Если вам угодно, могу рассказать одну сказку. Сказку, которую мы рассказываем своим детям, чтобы предостеречь их от опасностей Тьмы.