Песнь молодости

— Я из восточного женского корпуса. Уж и наголодалась там! Три дня, как они объявили голодовку, — вы об этом, наверное, знаете?

Дао-цзин опешила.

— Голодовку? Где объявили голодовку? Вот глупые!

— Правильно! Действительно, дураки. — Женщина обрадованно повернула голову к Дао-цзин. — Даже те, кто не в партии, голодают вместе с коммунистами. Они выступают против каких-то тайных арестов гоминдановцев, против тайных казней, против какого-то предательства и отказа от борьбы с японцами… Там и в помине нет той тишины, что у нас здесь. А-а!.. Шумят, ну и пусть!.. — Она снова повернулась к Юй Шу-сю и улыбнулась. — Девочка, а вам передавали записку? Я слышала, что в тюрьме голодают все заключенные — человек триста-четыреста. Они договорились об этом, рассылая, по камерам записки.

Дао-цзин разволновалась и напряженно думала, что ответить провокаторше. Юй Шу-сю опередила ее:

— Вы совершенно правильно спросили. Мы хотим знать, от кого исходит решение объявить голодовку. Мы не видели записки. Почему они в нашу камеру ничего не прислали? Просто безобразие!

— Глупенькая ты. Вы люди ненадежные, поэтому коммунисты вам и не писали. И прекрасно! Будем кушать в свое удовольствие. Я, пока с ними сидела, наголодалась, они ведь и меня заставляли отказываться от еды. Разве такое выдержишь!

Провокаторша, притворявшаяся заключенной, была так раздражена, что сразу же обнаружила себя.

Юй Шу-сю вдруг пристально посмотрела на нее и злобно плюнула ей в лицо:

— Ах ты, дрянь бессовестная! Змея! Обжора! Боялась помереть с голоду, так напрасно сюда заявилась, мы тоже объявим голодовку!

Женщина остолбенела.

Дао-цзин взглянула на Юй Шу-сю: лицо ее тоже пылало гневом и ненавистью, на губах блуждала едва заметная улыбка. Помедлив немного, она сказала провокаторше:

— Спасибо за хорошие новости. Если бы не ты, мы бы оказались предателями. — Она перевела взгляд на Юй Шу-сю и решительно, непререкаемым тоном приказала: — Шу-сю, не будем больше откладывать. С этого момента мы тоже объявляем голодовку!

Юй Шу-сю кивнула головой. Из глаз ее потекли слезы. Вытирая их, она тихо вымолвила:

— Сестрица Линь, я буду все делать так, как ты скажешь. Чжэн Цзинь умерла, и я во всем буду тебя слушаться…

Провокаторша, повернувшись к девушкам, смотрела на них во все глаза и ловила каждое их слово и каждое движение. Потом она холодно усмехнулась и со злостью проговорила:

— Надзирательница сообщила мне, что вы хорошие женщины, что вы обе не хотите участвовать в голодовке; поэтому я и пришла сюда. Оказывается, вы коммунистки! А я еще хотела просить начальство освободить вас. Ах, подлюга она такая — обманула меня!

Дело было в том, что надзирательница Лю, сочувствовавшая заключенным, узнав про объявленную в тюрьме голодовку, испугалась, как бы к ней не присоединились Дао-цзин и Юй Шу-сю, у которых и без того было слабое здоровье. Поэтому она скрыла это от девушек, а начальству доложила, что они не желают голодать. Уже от себя она старалась давать девушкам еду получше.

Через некоторое время принесли обед, но Дао-цзин и Юй Шу-сю не притронулись к нему. Провокаторша все еще оставалась в камере, хотя она и выдала себя с головой. Обед был прекрасный: суп из копченого мяса, рис, ароматное мясо в красном соусе. Дао-цзин и Юй Шу-сю даже не взглянули на еду; зато соседка, сидя на кровати, уписывала все за обе щеки и, сладко улыбаясь Юй Шу-сю, тараторила:

— Сестренка, тебе всего шестнадцать лет, к чему эти глупости? Если бы твоя мать узнала, что ты голодаешь, как бы ей было тяжело. Слушай-ка, иди поешь! Покушаешь — и я отправлю тебя домой.

Юй Шу-сю подняла глаза и взглянула на Дао-цзин, Дао-цзин тоже посмотрела на нее: обе промолчали. Все старания провокаторши пропали зря. Наевшись, она завалилась спать. Когда принесли ужин, Лю посоветовала девушкам поесть, но ни одна из них не притронулась к еде. Их соседка с аппетитом съела весь ужин и опять улеглась. Она так храпела, что Дао-цзин никак не могла уснуть. Среди ночи она закашлялась, и в темноте сразу же поднялась голова Юй Шу-сю:

— Сестрица Линь, ты не спишь? Хочется есть?

— Нет, Шу-сю, не хочется. — Голос Дао-цзин слегка дрожал. — Нелегкая это вещь — голодовка, трудно приходится. Шу-сю, дорогая моя сестренка, ты выдержишь?

Воцарилось молчание.

— Думаю, что выдержу, — послышался, наконец, голос Юй Шу-сю. — Сейчас, когда мне приходится так трудно, у меня перед глазами все время стоит наша Чжэн Цзинь… Сестрица Линь, ведь у меня раны не такие тяжелые, как у тебя, так что ничего. Я вот за тебя беспокоюсь…

— А я тем более выдержу. Я молодая, здоровье у меня крепкое, — тихо ответила Дао-цзин. Лицо ее горело. — Шу-сю, мы непременно победим: ведь не только мы двое — сотни человек объявили голодовку. Это великая борьба!.. Цзян Сяо-сянь не посмеет уморить нас всех голодом.

— Сестрица Линь, я пойду за тобой: как ты, так и я. Если придется умереть с голоду, это тоже не так уж страшно. — Юй Шу-сю всхлипнула. Она сдерживала рыдания, не желая, чтобы их слышала Дао-цзин.

— Глупая девочка, ну к чему живому человеку морить себя голодом? — послышался звонкий голос провокаторши.