Песнь о Перемышле

Но, как бы в насмешку над всеми приказами о светомаскировке, из-за моста в небо взлетела ракета и, вспыхнув, разлилась нестерпимо ярким зеленым светом. Она горела всего несколько секунд. Но почему-то только сейчас он успел рассмотреть, что дома, где жила Галя, нет. Его как смыло. Не было и других, соседних, домов. Маячили лишь черные трубы.

Ракета отгорела и погасла.

Ивану вдруг стало страшно. «А где же Галя, что с ней?» Все эти дни он держал ее в каком-то уголке своего сердца. И был спокоен и горд, защищая от врага землю, на которой она жила. Но то, что он сейчас увидел, словно перечеркнуло все его заслуги.

И тут же страх сменился злобой — на себя, на девушку, на ее куркуля-отца, на внезапно исчезнувшего машиниста… Эти штатские обманули его, провели как воробья на мякине! В тот вечер они, конечно, уже знали, что через несколько часов начнется война, и спешили удрать и увезти свое барахло. Он вспомнил тайную возню в доме, повозку с имуществом, старика и старуху. Так вот оно что значило! А он: «Любовь!»

Иван походил взад-вперед, посмотрел в черное небо с высокими звездами и немного успокоился. К чему сейчас ругать себя, когда уже ничего не изменишь! Да и тогда не изменил бы. Он ведь не Стенька Разин, который возил с собой свою персидскую княжну. И девушка, может быть, сама не виновата, может быть, она и в самом деле его любит? Любит, иначе не целовалась бы.

Нет, он не выбросит ее из своего сердца. Он лучше отомстит за нее. Повернувшись к вражескому берегу, Иван погрозил кулаком. «Только подойдите еще!» Теперь никто из этих гадов не уйдет отсюда живым. И пусть его девушка не увидит, как он бьет врагов, но она еще услышит о нем!

Тяжелый снаряд скользнул по броне, и колпак зазвенел как колокол. Василий ошалело покрутил головой. «Дают прикурить!» На этот раз каша заваривалась посерьезнее. «Ишь, как они ярятся…»

Внизу, в боевых казематах, уже грохотало. Ухали выстрелы, клацали орудийные замки. Артиллеристы, с потными, красными лицами, работали, не слыша друг друга, по одной догадке.

Дот все чаще и чаще сотрясали удары. За каких-нибудь полчаса вражеская артиллерия успела хорошо пристреляться. Чего-чего, а точности у фрицев не отнять. Было несколько прямых попаданий. Но железобетонные двухметровой толщины стены пока выдерживали.

Командир дота шарил перископом, пытаясь обнаружить вражеские огневые позиции. Но немцы хорошо замаскировались. К тому же рассмотреть их мешала густая завеса пыли, поднятой взрывами. Иван начинал нервничать. Приходилось отвечать наугад, тратить снаряды впустую.

Из штаба тоже помочь не могли. На НП с разных концов летели просьбы о корректировке огня. Враг, видимо, готовил решительное наступление и прежде всего хотел подавить или уничтожить доты. «Понятно, — с усмешкой повторил про себя Иван. — Мы для них — как „любимый“ мозоль. Только у них гайка слаба…»

Новый, страшной силы удар встряхнул дот, и все попадали. На стене обозначился излом. Командир вскочил с пола первым, метнулся к стереотрубе. Вдали, из зарослей над дорогой, опоясывающей холм, сизой голубиной стайкой уходил в небо дымок.

Командир приник к окулярам. Прошла минута, другая, и в разлинованном крестом круге сверкнул огонь. Сквозь красное облако Иван разглядел контур вражеского орудия. Большая пушка черным зевом уставилась прямо на дот. «Вот такую они свинью подвезли!» И подумал не без гордости: значит, тогда, в первых боях, он им здорово насолил, если они притащили сюда эту махину. Лейтенант знал, что орудия таких калибров находятся в личном распоряжении генералов, может быть даже маршалов, или, как их там, у них, фельдмаршалов. Но эта мысль лишь еще больше воодушевила его. «Что ж, потягаемся и с фельдмаршалами!»

Он сам сделал расчеты, сам проверил прицел. «Стрелять только по моей команде!» — приказал он. Его уже захватил привычный азарт. Теперь Иван не думал ни о чем, кроме этой «сверхпушки». Подавить ее было делом его командирской чести!

Он даже отвел себе срок: десять минут. Десяти минут ему хватит, чтобы сделать из нее отбивную. Главное — ушла неясность. Остальное зависит от него.

Первые посланные им снаряды разорвались метрах в двухстах от цели. Один врезался в мост, перекрывавший ложбину. Вспыхнула спрятанная в кустах бочка с заправкой.

Немцы ответили. С минуту тяжелые удары сотрясали дот. На мгновение погас свет. С потолка посыпалась цементная крошка. Василий, которому страшно было сидеть одному в своем колпаке, приоткрыл входной люк — на миру и смерть красна! — и заметил, что наводчик, весь белый, словно вывалянный в муке, что-то показывает лейтенанту. Но тот в запарке уже никого не видел и не слышал.

Он готовился взять эту проклятую пушку в «вилку». Последние два его снаряда разорвались уже почти рядом с ней — один правее, другой — левее зарослей. Иван уточнил прицел. «Все, концы, — сказал он себе и взглянул на часы. — Сейчас я ей врежу!» До назначенного срока осталось еще с полминуты…