Песнь огня

– Энни и я были единственными в корпусе Стражников, кто пережил продовольственные поборы в детстве, – сказал он. – Мы оба были крепостными Грозовых Бичей при старом порядке. Поэтому, когда пришло время, мы стали теми, кому пришлось первым проводить поборы при Атрее. А потом мы должны были обучать других.

– И что скажешь, Антигоне нравилось это задание?

Рок издал хриплый смешок:

– Вы ведь знаете, как погибла ее семья? Но если они собирались набирать Стражников для поборов, кто-то должен был делать это правильно. Если ты не справишься, люди умрут. Антигона была настолько осторожна, насколько было возможно. Но я видел, как это ее изводило.

Конечно, в то время мы думали, что это ради благой цели. Что-то вроде героических усилий по спасению города. Мы думали, что скоро все закончится. Мы тогда еще не знали, что скоро они начнут выбирать, кто будет есть больше других, отдавая предпочтение Золотому сословию. Когда мы узнали об этом, после…

Он покачал головой. Я чувствовала, как по моему лицу пробегали тени воспоминаний: тот момент в Зале Советов, когда мы перестали надеяться на то, что худшее уже позади, осознав, что все только началось. Я вспомнила формулу продовольственного распределения, написанную на доске, которая означала, что некоторые каллиполийцы будут голодать, потому что они считались менее достойными продовольствия. Весь этот ужас проносился у меня перед глазами, и мы все принимали в нем участие.

Кто-то в зале суда громко высморкался.

Вечером в камере Пауэр сунул мне в руки кашу, уверяя, что его накормили обедом. Я знала, что это ложь, но я была так голодна, что не смогла заставить себя спорить с ним. После этого я погрузилась в тревожные сны. Там были пожары и детеныши дракона, и Ли на кухне Большого дома, смеясь, обнимавший меня за талию руками в мыльной пене от посуды. Фрейда Бассилеон показывала на мой живот: Видишь? Я же сказала, что у нее будет ребенок.

Когда я, проснувшись, силилась вспомнить план, который мы разработали с норчианцами, и о вызове, который я все еще должна была бросить Иксиону, причины, из-за которых я находилась в этой камере, рассыпались, исчезая словно пепел.

Я могла бы остаться в Фархолле, в его объятиях.

– Он мертв. – Страх рвался наружу, несмотря на все мои старания не показывать его. – Я знаю, что он мертв.

Из узкого окна в самом верху стены почти не пробивался свет, и я не могла понять, была сейчас середина ночи или раннее утро. Пауэр обхватил меня руками, я чувствовала, как напряглись его мускулы, и мы лежали рядом в непроглядной темноте.

– А как насчет плана с садовником?

– Он смотритель.

– Да. Значит, он не умер. – Голос Пауэра звучал так, словно он говорил сквозь стиснутые зубы.

Но я видела перед собой лишь яркое пламя.

Остатки сна затуманили мой разум, мысль, которую подбросила мне Фрейда, не давала покоя. Травертин, яйца, Ли, настаивавший, чтобы мы проявляли осторожность вплоть до той ночи, когда я сказала, что согласна на все рядом с ним.

– Что, если я беременна?

Я невольно произнесла эти слова вслух. Пауэр резко выпрямился.

– А что, похоже? – пробормотал он.

– Понятия не имею.

У меня не было менструации с тех пор, как я начала принимать подавляющие репродуктивную функцию препараты много лет назад. Я понятия не имела, когда закончился срок их действия и какова вероятность, что я могла забеременеть после одной неосторожной ночи.

Что, если он мертв, а я беременна его ребенком?

Пауэр встал на колени, лицом ко мне. В его голосе появились нотки вызова, который он использовал, когда мы вместе тренировались в Орлином Гнезде и он требовал, чтобы я отдалась на волю своей ярости.

– Ну. Что, если это так?

Я чувствовала себя так, как будто потеряла контроль над своим телом, словно парила в воздухе, не в силах отыскать дорогу к себе. Я обхватила голову ладонями:

– В таком случае я еще одна глупая крестьянка…

Та, кем меня хотел видеть Иксион, ставя на мне свое клеймо. А вовсе не та девушка, которая достойна летать на драконе или защищать Революцию, или та, что заслуживала каких-то высоких титулов. Я думала, что смогу явиться сюда и доказать что-то на арене, невзирая на свое низкое происхождение и крестьянскую кровь в моих жилах, и вот я, командующая воздушным флотом, стояла перед судом своего города, но при этом мечтала о стряпне на кухне.

Пауэр повысил голос:

– Как твоя мама? Как моя? Я бы предпочел быть похожим на них, чем на это жалкое подобие человека, которым был мой отец.

Его голос дрожал. Он говорил о своих биологических родителях.

– Многие из самых смелых женщин в нашей жизни были крестьянками, Энни. Именно благодаря им мы здесь. Даже если они не воспеты в героических поэмах.

Я подняла голову и увидела, что он смотрит на меня с такой яростью, что я замерла, не в силах отвести от него взгляд.

– Я не чувствую Аэлу.

Его глаза округлились, он приоткрыл губы.

– Я не чувствую ее с тех пор, как оттолкнула ее от себя, после… после пожара.