– Энни, – сказал я, замедлив шаг. Дым поднимался из труб приземистых домов на вершине холма, вокруг царила манящая послеполуденная тишина. Мы уже несколько часов не видели патрулирующих драконьих всадников. Я представил, как грею онемевшие от холода руки у огня.
Энни, втянув голову в плечи, смотрела на Холбин. Ее уши слегка окрасились в коричневый цвет от остатков чая, который вместе с каплями пота стекал с крашеной головы.
– Нет, – сказала она, как будто точно знала, что я собирался предложить.
– Они могли бы нам помочь.
– Нет, – снова ответила Энни.
От одной мысли о хлебе у меня пересохло во рту.
– Нам даже не надо брать драконов, мы могли бы просто пойти и попросить…
– Ты знаешь, что случилось, когда я в последний раз приезжала
Услышав, как безапелляционно Энни говорила о том, как к ней относятся, я почувствовал себя так, словно меня огрели хлыстом. Мне нечего было ей сказать. Я чувствовал, как во мне поднимается отчаяние.
– Возможно, я мог бы…
– Ты? – На мгновение умолкнув, она окинула меня гневным взглядом, а затем расхохоталась: – Уверена, что твоя популярность среди простолюдинов Каллиполиса не распространится на Холбинский Холм,
Мое лицо вспыхнуло, словно мне дали пощечину.
– Пойдем, – сказала она, отворачиваясь.
Ярость придала ей сил, и она ускорила шаг. Не оглядываясь, она уводила нас прочь от Холбина.
Мы не разговаривали до наступления сумерек. Тропа начала неуклонно подниматься вверх, все чаще нам встречались ступеньки, и хребет, который должен был предстать перед нами завтра, – самый высокий из всех.
– Это там.
Энни вытянула шею, чтобы рассмотреть отвесную стену, уходившую вверх и закрывавшую небо над нами. У ее подножия огромный сугроб укрыл собой деревья на протяжении миль, а Старая дорога исчезла совсем.
– Здесь можно пройти пешком?
В ее вопросе был резон: я помнил, как добирался сюда на драконе вместе с отцом. Но мать и слуги пошли другим путем, через развилку от Аврелианского Пути, которая вела к лестнице, и теперь я просто должен был найти ее.
– Путь есть. Мы поищем его утром.
Мы укрываемся в одной из известняковых пещер у Старой дороги рядом с водопадом талой воды. Дохнув искрами, Пэллор развел костер из сырых дров, а Аэла со стоном погрузилась в ледяной бассейн. Когда наши спины согрелись у костра, мы с Энни стянули сапоги и опустили покрытые волдырями ноги в воду рядом с ней.
По моей просьбе Энни закатывает тунику, чтобы я проверил повязку на ее спине.
– Весь остров тебя не ненавидит, – сказал я ей.
Она сидела ко мне спиной, узелки позвоночника выпирали из яростно покрасневшей кожи. Она покачала головой:
– Я работала во дворце с девушками, это были милые девушки из Чипсайда, так вот они рассказали все, что думают об этой стерве-командующей.
Я набрал в ладони воды, чтобы обмыть ее ожоги.
– Ты не, – городское ругательство прилипло к моему языку, как старая каша, – стерва-командующая.
Она закрыла глаза, и влага начала просачиваться из-под ее закрытых век.
– Это больше не имеет значения.
Я не мог понять почему. Но в ее голосе прозвучало что-то похожее на облегчение.
– Иксион теперь Первый Наездник, и они могут забыть обо мне. Я… ушла в отставку.
И тут я понял, что Энни решила, что навсегда покончила с Каллиполисом. Я потянулся к ее руке, чтобы развязать повязку.
– А ты не думаешь, что люди заслуживают лучшего?
Энни пожала плечами:
– По крайней мере, с Фрейдой они не голодают.
Энни, избавь меня от речей из пропагандистских газет для железного сословия.
Это была фраза из тех времен, когда мы только стали Стражниками.
Ее глаза вспыхнули:
–
Нет. Я пришел спасти их Первого Наездника. Я пытался найти способ вылечить крылья Аэлы, чтобы они с Энни могли вернуться в наш флот, в Норчию, а оттуда…
Энни прочитала ответ в моих глазах и выдернула у меня свою руку.
– С меня хватит, Ли. Я
Так вот что она думала? Считала, что
–
Энни тяжело дышала, ее грудь бурно вздымалась, глаза сверкали.
– Знаешь ли ты, что в Норчии крестьянские девушки притворялись мной? Это считалось настолько опасным признаком бунтарства, что их родители запретили им это, опасаясь преследований со стороны драконорожденных.
Этого я не знал. Я мог только представить, что испытывала Энни, зная, что стала символом надежды. Это было подобно прохладе воды, пролившейся на пересохшую, выжженную землю. Лавры, которые я с легкостью нес, сколько себя помню, которые ей никогда не доставались. Когда придерживавшиеся традиционных взглядов каллиполийцы не могли поверить в то, что девушка из низов могла быть достойна высокого звания, они злились на нее за то, что она отлично выполняла непосильную работу.
– Но это, должно быть, было приятно…
Энни решительно покачала головой: