Песнь призрачного леса

– Но есть Орландо – твой лучший друг, верно? Он точно с радостью помог бы тебе.

– Друг. Лучший. Но вполне ясно дал понять, что не хочет в такое ввязываться.

Откидываюсь на спинку сиденья и опускаю веки. Ясное дело, мне сейчас очень не хватает Орландо. И Сары. Потому что, как ни прикидывайся, а мне очень страшно. Страшно от того, что должно вот-вот случиться, страшно услышать правду из уст духа.

Седар некоторое время ведет машину молча, потом опять принимается за свое:

– А Кеннет точно сам отказался ехать? Все-таки речь о его отце.

– Его моя идея просто в ступор вогнала, – говорю. – И после случая с Сарой не мне его винить.

Господи, как она рыдала тогда – до сих пор больно вспомнить. Ну и, конечно, с тех пор, как мне открылась правда о перемещениях Кеннета в день убийства, я никак не могу исключить его из своего личного списка подозреваемых. Трудно, разумеется, поверить, что он поднял руку на отца, но пока Джим не выскажется сам, доверия к парню у меня нет.

– А теперь ничего не говори, дай мне сосредоточиться. – Снова врубаю радио на полную громкость. Салон мгновенно наполняется музыкой Джейсона Исбелла[67], и его голос – такой знакомый – успокаивает мои нервы.

Мимо проносятся темные стены рощ и наглухо закрытые ставни домов, яркие в окружающем мраке витрины круглосуточных магазинов, тихо дремлющие церкви. Вот наконец и улица, ведущая к месту, где расстался с жизнью Джим.

– Поворачивай сюда.

Уже за полночь перед нами вырисовываются очертания того недостроя, где, по словам Кеннета, в утро преступления работал Джим. Седар уже собрался было заехать на подъездную дорожку, как вдруг его фары выхватили из темноты силуэт другого фургона, припаркованного там. Большого. Ярко-синего.

– Чер-р-рт. Дальше проезжай, – шиплю я. Мы, стараясь тише шуршать шинами, пробираемся чуть дальше и останавливаемся за два участка от цели. – Это машина Фрэнка, Джимова брата. Если мы оставим свою здесь, заметит. Разворачивайся – и давай назад, тем же путем, может, если он уже нас засек, решит, что заблудились.

– Что он тут делает посреди ночи?

– Понятия не имею. Странно.

И мы возвращаемся. На ходу стараюсь заглянуть в салон нежданного грузовичка, но самого владельца там не вижу. Это, разумеется, не значит, что и Фрэнк нас не видит. Выворачиваем назад, на главную дорогу, и там через несколько метров глушим мотор на обочине. Больше тут никуда целый фургон не засунешь.

Седар выдергивает ключ из зажигания, и нас окутывает тьма. Мне моего «водителя» почти сразу перестает быть видно, зато я чувствую его взгляд на себе, а также – могу поклясться – слышу стук его сердца.

– Давай лучше снова приедем завтра, когда его не будет, – предлагает Седар.

– Нет, сейчас или никогда. Нужно покончить с этим, пока порыв не угас. – И пока Джессу там, в тюрьме, всерьез не наваляли. И пока ему приговор не вынесли и не станет слишком поздно. – К тому же, может, Фрэнка самого тут и нет. Может, он просто почему-то оставил тут свой фургон. Пошли посмотрим. Все будет нормально.

Седар колеблется, но все же открывает дверцу и выбирается наружу.

Идем обратно к строящемуся кварталу. Мимо успевают проехать несколько машин, но ни одна не тормозит. Сегодня полнолуние, но луна почти полностью скрыта облаками и сумрака не рассеивает. Впрочем, какое-то освещение все-таки дает, так что, приближаясь к цели, мы стараемся держаться в тени – оба начеку, оба еле дышим. Место в этот час пустынно, только завалено пирамидами мусора – обычное дело для большой стройки. В полутьме угадываются могучие очертания бульдозеров – «авторов» карьеров и ям, способных стать роковыми для неосторожного пешехода. Даже уже готовые жилища еще не заселены.

В возводимый жилой блок, куда направляемся мы, никто еще не переехал – ни одного обитаемого здания нет почти на километр вокруг. Вообще, вспоминая теперь Джимовы вечные жалобы на то, как Фрэнк торопит своих сотрудников, даже удивляюсь: думала, стройка гораздо ближе к завершению. К тому же со дня гибели моего отчима здесь, похоже, вообще никто не работал.

Я захватила с собой карманный фонарик, но воспользоваться им не решаюсь, вместо этого вцепляюсь в ладонь Седара и осторожно, шаг в шаг, ступаю рядом с ним по только недавно заасфальтированной улице; хорошо все-таки, когда рядом – тем более при таких обстоятельствах – бьется еще чье-то горячее сердце, к тому же такое надежное, как у моего «ковбоя». И рука у него, хотя и вспотела, но теплая и твердая.

Когда до нужного дома остается всего несколько метров, ночную тишину вдруг пронзает мужской голос. Точнее – грубая брань, визгливая, злобная и невнятная. Мы как по команде пригибаемся к земле, полагая, что неизвестный заметил наши силуэты. Но поток ругани как будто отдаляется, слабеет – видимо, кричат не на нас, хотя никто другой не отзывается.

Дождавшись, пока сердцебиение немного уймется, дальше продвигаюсь уже ползком. Странно для стройки – но кругом почти негде спрятаться. Чувствую себя совершенно беззащитной и уязвимой, почти голой…