Песнь призрачного леса

Черный Человек рычит, скрежещет и лязгает зубами, тянет пальцы, но они уже – лишь пар. Сила его почти иссякла. Он издает последний отчаянный рев и заваливается на спину, возвратившись к своим обычным размерам и форме. Луна снова свободно освещает помещение.

И наконец – невероятно, но пальцы мои перестают бегать, прыгать и скакать, скрипка падает на колени и умолкает – впервые, кажется, за миллионы лет (а на самом деле, очевидно, за пару часов – раз Седар успел съездить за Сарой и Орландо).

Чудище стремительно исчезает – его словно засасывает водяной воронкой обратно в дыру, пробитую волшебным инструментом, и дыра тоже затягивается. Мне остаются только Сара и ее банджо. Голос. Глаза. Весь мир – точнее, все миры – сужается до объема девичьей фигуры, сотканной из блюграсса.

Она на бравурной, удалой ноте оканчивает мелодию и в то же мгновение ловит мой взор. А я не в состоянии отвести глаза. Не потому что опять ушла в гипнотический транс, а просто сердце не позволяет. Я как будто заново родилась, только сейчас поняла, о чем вечно рассуждают мои родственники-баптисты[73]. Спасение мое пришло от Девушки с банджо, я приняла крещение ее музыкой.

В следующую секунду она сжимает меня в объятиях так крепко, что сердца наши бьются в унисон. Обвивает руками судорожно, словно прямо сейчас вытащила из-за края обрыва и боится, что, если отпустит, я опять кинусь в бездну – возможно, она недалека от истины, поэтому я тоже вцепляюсь в нее как одержимая и утыкаюсь носом ей в шею.

Меня колотит озноб. Сара энергично растирает мне руки, словно переливает в них собственное тепло.

– Все позади, – шепчет в ухо, в волосы, – все хорошо.

Наконец, она слегка отстраняется и внимательно осматривает меня с ног до головы: лицо, плечи, запястья. Перевернув внутренней стороной левую кисть, охает: из всех пальцев сочится кровь. Хватка Черного Человека стесала все подушечки.

– Боже, Шейди!

– Пойду фургон подгоню. – Седар выбегает из комнаты.

Орландо опускается рядом на колени, в глазах его тоже – тревога и страх, а голос – мягкий, знакомый с давних пор, а не тот, другой, резкий и надломленный, что мне приходилось слышать всю последнюю неделю.

– Надо отвезти тебя домой.

Возвращается Седар, и они с Сарой вместе поднимают меня на ноги, «ковбой» обхватывает за талию, помогает спуститься по лестнице и выводит из дома, приняв на себя добрую половину веса моего непослушного пока еще тела. Затем усаживает в машину и направляется к водительскому месту, по дороге перебрасываясь репликами с Орландо.

Оборачиваюсь к Саре, переминающейся с ноги на ногу у открытой пассажирской дверцы:

– Я думала… думала, ты уже со мной и разговаривать не захочешь. Никогда.

– Если бы ты меня позвала с собой сюда, я бы пошла, – отзывается она с нежностью в голосе. – Я всегда буду рядом. – Вид у нее такой, словно готова размазать по стенке любого, кто усомнится. Решительный вид.

Сара не сводит с меня глаз, но что при этом чувствует, мне невдомек. Словно пытается заглянуть в душу. И наконец говорит:

– Прощаю тебя. За то, что случилось у меня дома. И… – тут девушка понижает голос почти до шепота, чтобы остальные не расслышали, – …и за Седара. Он молодец. Парень что надо.

Теперь моя очередь пристально в нее вглядеться. Она что, благословляет нас? Думает, я хочу, чтобы меня к нему отпустили? Отдает? Надо скорее показать, как много она значит для меня по-прежнему, ничего не изменилось, и хоть Седар мне нравится, нужна мне только Сара. Всегда была нужна.

Сейчас, после всего произошедшего, наверное, не время размышлять о любви… впрочем, почему нет? Самое время! Черный Человек питается моей печалью и страхом, а над чувствами к Саре не властен. Она же сама только что доказала это!

– Послушай. Насчет Седара…

Но подруга сразу обрывает меня:

– Не нужно. Не сегодня. Тебе и так досталось. Завтра перетрем, ага? – разворачивается спиной и отзывает Орландо – пошли, мол, пора.

Спина ее удаляется, и горечь разочарования наполняет меня до краев. Хочется остановить, окликнуть – но что толку?

После яростной битвы с Черным Человеком за мое спасение, после тех лихорадочных объятий в миг победы мне почудилось: можно начать все сначала, у нас появился новый шанс, но надежда растворилась. Словно ничего и не произошло. Разум мой от боли закипает, шкворчит, как шины фуры, буксующей в дорожной хляби.

Седар забирается на соседнее сиденье. Отъезжаем. Он ужасно скован, напряжен. Как-то притих. Хорошо хоть, не слышал, как мы о нем сейчас говорили с Сарой – вдобавок ко всему, чему я его подвергла этой нескучной ночью. По крайней мере, надеюсь, что не слышал. Но накатывает изнеможение. Сил на особые переживания по такому поводу сейчас нет, их хватает только на то, чтобы тупо уставиться через окно автомобиля на удаляющуюся стройку. В этом ракурсе она какая-то… заброшенная. Неопрятная. Уж точно не то место, где стоит гибнуть и бродить, терзаясь, после смерти. Даже как-то жаль тех, кто сюда вскоре переедет жить. Дом новенький, с иголочки, а его бац – и уже заселили духи.