Песнь войны (СИ)

— Это почему же? В людей без глаз и ртов, значит, веришь, а в ледяной взгляд эльфов нет?

— Да потому что приходил давеча один к нам. На коне ледяном со снежной гривой. Сам белый весь, а глаза синие. Говорил о чём-то с Эйвиндом наедине, долго говорил, а тот всё хмурился. Потом молвил, что альвы нам велели уходить на юг. Мол, зима великая грядёт. Да только псу под хвост все их веления! Ишь, указывать вздумали! Небось, земли наши себе прибрать решили. А на юге мы пропадём, уж больно не любят южане нашего брата.

— Сложно любить тех, кто разбойничает в море и сжигает деревни на побережье, — сказал Таринор.

— Сильный забирает по праву сильного, — многозначительно проговорил Тогмур. — А если в целой деревне не нашлось того, кто сумеет подарить славную смерть в бою, то и поделом им.

— К чёрту такую философию! — вспыхнул наёмник, швырнув в костёр палку. — Пойду воздухом подышу.

С этими словами он поднялся и зашагал прочь от костра. Конечно, он и сам раньше придерживался таких идей. Сильный жрёт слабого, в этом весь этот проклятый мир. Но ведь на всякую силу найдётся сила поболее. Альберт Эркенвальд был королём Энгаты, в его руках была сосредоточена власть и могучая армия. Да вот только это его не спасло. Был ли Эдвальд Одеринг сильнее? Ну, во всяком случае, на его стороне была правда. Так тогда казалось Таринору. Казалось ему и то, что сражался он за «правое дело».

Нет, ему просто хотелось так думать, а на деле сражался, потому что платили. И ярче всего он понял это, когда обезглавил короля Энгаты. Вот оно, правое дело. Кровь безоружного на мече и слабоумный на троне. В их последнюю встречу Эдвальд был совсем плох. Интересно, жив ли он теперь? А если нынче, когда он слаб, его так же пожрёт большая сила? И кто вообще останется в конце, когда слабых не станет вовсе? Когда безжалостная абсолютная сила, наконец, не оставит тех, кто слабее её, а противостоять ей будет некому?

Наверное, останется то, что богословы и философы называют злом. Забавно, наёмник всегда считал добро и зло чем-то из детских сказок, где храбрый рыцарь побеждает ужасного дракона и женится на принцессе. И всегда полагал, что в жизни всё иначе, рыцарь — честолюбивый хитрец, рвущийся к титулам и влиянию, а принцесса живёт в хитросплетениях интриг, словно паучиха. Теперь же это некогда бесплотное несуществующее зло явственно нарисовалось у него в голове. Безжалостная сила, которая не остановится ни перед чем, пока не останется одна на пепелище. И когда уже ничего не станет, она пожрёт сама себя в порыве разрушения…

— Что-то я увлёкся, — наёмник улыбнулся собственным мыслям. Те ублюдки, что подкараулили их с Ольфом в детстве, наверное, тоже забирали всё по праву сильного. Но в тот день не нашлось никого, кто мог бы защитить двоих мальчишек. Таринор возненавидел себя за тот поступок и не надеялся когда-то искупить его даже перед самим собой. И теперь, помимо чувства вины, его переполняло желание сделать что-то правильное, бескорыстное. Пойти наперекор правилам этого проклятого мира. Пусть сильный не отнимет у слабого, но преподнесёт ему дар. Добро ли это? Или просто желание облегчить вину? Наёмник почувствовал, что запутался в собственных мыслях.

— Ну как, подышал? — ухмыляясь, спросил Тогмур, когда Таринор вернулся к костру. — Если не надышался, то лучше снова иди. Здесь свежего воздуха теперь нету, спасибо Иггмуру.

— Меня всегда от сыра пучит, — обиженно отозвался здоровяк.

— Ну да, а я уж подумал, это Зильмард воззвал к небесному грому, чтобы проверить нашу стойкость! Таринор поди потому и решил нос проветрить…

— Иггмур тут не при чём, — перебил наёмник. — Вот скажи, что сильнее всего на свете?

— Известно, что, — без промедления ответил Тогмур. — Боги.

— А почему бы тогда богам не испепелить нас одним махом? Раз уж сильный всегда должен одерживать верх.

— Наверное, мы им тоже зачем-то нужны. Должен же их кто-то славить.

— Вот именно, хоть боги и могут от нас избавиться, они этого не делают. Могут, но не делают, понимаешь? Вместо этого они получают от нас хвалу и веру, а взамен одаривают своей милостью… — Таринор старался не улыбнуться собственным словам, чтобы они не потеряли вес. Настолько нелепым ему казалось то, что он говорит. — И, наверное, если бы северяне не грабили и не убивали, то тоже могли бы получить что-то от южан, дав что-то взамен.

— Например? Что это мы можем дать?

— Торгует же кто-то из ваших китовым жиром и костью? Почему бы всем не последовать их примеру? Я видел резьбу по дереву в Грарстенне, мастерская работа. Вы, скажем, резные колонны на юг, а вам взамен — мягкие ткани и красивые безделушки. Жёны будут рады.

— Наверное… — пробормотал Тогмур. — Но ведь можно же и так забрать? Торгуют пустомели и слабаки, а добыть в бою всегда почётнее, чем выменять.

— Если торговать с южанами, они сами будут привозить богатства. Не нужно будет мёрзнуть в походах, рискуя разбиться о морские скалы.

— Вот ещё! А славу боевую где добывать? Да и украшение, омытое кровью, дороже во сто крат…