— Породить выводок болванов, грызущихся из-за наследства? Я предпочту кануть в небытие, оставив память. Вся Энгата помнит Роберта Стоунриджа, что не склонился перед завоевателем Эдельбертом и принял смерть стоя, вместо того чтобы жить на коленях. Пусть его род прервался, но память о нём переживёт века. А кто в будущем вспомнит, чем знамениты какие-нибудь Талоты? Или Мадды из Болотного шпиля? Или…
— Бьорн Талот был моим другом, — резко перебил старика Таринор. — Мы сражались бок о бок, когда его убили люди Рейнаров.
Кальдор Моэн замолчал и внимательно посмотрел на наёмника.
— Вот видишь, — вздохнул старик. — Хоть мы не всегда можем уберечь от гибели тех, кто нам дорог, но в наших силах сделать так, чтобы память о них жила. К слову, о памяти. Я живу здесь уже почти четыре десятка лет и, судя по твоим словам, пропустил немало. Окажи старику услугу и расскажи, что да как. Пусть это будет твоей платой за моё гостеприимство.
Таринор посчитал, что отказать он не вправе. Когда рассказ подошёл к концу, старик утёр невесть откуда взявшуюся слезу.
— Какие же поганые годы, Таринор. Здесь просто тишь да гладь в сравнении с тем, что на юге творилось. Я как чувствовал, что делать мне там нечего.
— Мои друзья сейчас там, на юге, поэтому мне нужно туда вернуться, я должен быть с ними.
— И как же ты собираешься туда попасть? — Морщинистые губы старика скривились в улыбке. — Через лес один не пройдёшь. Особенно, если, как ты сказал, эльфы нынче против нас.
— А если по морю?
— Кто тебя повезёт-то? Конечно, можно добраться до поселений стылого берега, к западу отсюда. Но тамошние китобои на промысел уже ушли и вернутся нескоро. Остались только те, что ходят в набеги за добычей и рабами, но с ними я б тебе связываться не советовал. Их дырявые лодчонки ни на что не годны, как и они сами. Бесславный будет конец для того, кто столько пережил, кого сами боги от смерти уберегли с этими чёртовыми эльфами. На такое способен либо отпетый негодяй, идущий по головам, либо человек, которому не раз улыбнулась удача. На мерзавца ты не похож, а уж я в людях разбираюсь к девятому десятку-то.
— Тоже верно, — задумчиво проговорил Таринор.
Гальдр добыл откуда-то плошку, плеснул в неё похлёбки и поставил перед наёмником. Тот был несказанно рад возможности смыть противный травяной привкус во рту, к тому же сама похлёбка оказалась совсем недурной.
— Да уж, немало я повидал гадов, но и славных парней тоже, — протянул старик. — Был вот в прежние годы у меня дружок, Явосом звали, из Таммаренов. Лопоухий такой и тощий, точно щепка, как и все из его рода. В целом беззлобный малый, но такой, знаешь, хитрый, себе на уме. Помощником казначея был при короле Гюнтере Третьем, а уж король Эйермунд его во главе казначейства поставил. Сейчас-то он, поди, уж помер…
— Явос Таммарен… — Таринор смутно припомнил слова Дунгара. — Кажется, он и по сей день служит верховным казначеем.
— Ишь ты! Хотя они в Высоком доме издавна долголетием славились. К тому же, если уж есть такая штука, как призвание, то у Явоса это было именно казначейское дело.
— А откуда ты его знал? Ты был в Энгатаре?
— Ха! — этот звук напоминал скорее кашель, чем слово. — Я жил в Энгатаре. Лорд Кальдор Моэн, Хранитель клинка, так звали меня когда-то.
— Тогда мне, наверное, следует обращаться к вам «милорд»?
— Уж избавь меня от своих «милордов»! — поморщился старик. — К тому же, выговариваешь ты это слово ужасно. Видно, что оно тебе противно так же, как и мне. Нет, я уже давно Гальдр-южанин и хотел бы остаться им до самой смерти. И обращаются тут ко мне все на «ты» и по имени. Да и пожелай я остаться лордом, разве ушёл бы я в эдакую глушь на север?
Таринор кивнул в знак согласия. Отправив в рот очередную ложку похлёбки, он спросил:
— Что ж тогда тебя сюда привело?
— Да то же, что и тебя, — ответил старик с добродушным прищуром.
— Вот это вряд ли.
— Да ну? Ты рассказывал про войну и всё остальное так, что я понял одно: ты бежишь от всего этого. И неважно, по какой именно причине ты оказался именно здесь, своего ты добился. Убежал. Похоже, боги благоволят тебе.
— Можно и так сказать, — улыбнулся Таринор.