Песок в раковине

— Спасибо. — Ош ждал, что леди Арина скажет ещё что-нибудь про Тарву, хоть что-то. Он каждый день ждал, что что-то напомнит ему о ней, и был жив этим ожиданием. Но леди Арина не собиралась потакать ему в этом, и ясно дала это понять. Поэтому Ош смирился и вновь приготовился ждать. А леди Арина, вновь наказав ему правильно питаться и заботиться о своём здоровье, отбыла восвояси. Вдохнула полной грудью свежий горный воздух, выйдя на поверхность… Ей предстояли трудные дни, и она уже сейчас начала готовить себя к ним.

Для Оша потянулось томительное ожидание, тем более томительное, что не заполненное ничем. Его никто не трогал, не унижал, не допрашивал, не пытался запугивать или давить — на Кинтане так не делалось. Всё происходило сейчас вдали от военного комплекса, где содержался Ош; решалось вполне цивилизованно и благопристойно. Кто-то доказывал, что Ош своим молчанием наносит вред Кинтане и является военным преступником, а кто-то — и первая леди Арина, — доказывал, что он не молчал бы, имей это молчание что-то опасное для Кинтаны и Союза, и требовал для него возможности доказать это с помощью древнего сурового обряда. Обряд этот не совершался уже более трёхсот лет, но его никто не отменял, а на Кинтане этого было достаточно. Обряд этот, свершившись, снимал с Оша все подозрения и обвинения; если бы он умер, он реабилитировал бы его имя и его родственников, которые считались бы родственниками героя, поэтому для всей семьи Оша, и особенно для Понтифика и леди Факиа это был самый выигрышный вариант.

Его не трогали, но за ним следили. Его прослушивали, поэтому он не мог сказать леди Арине про рабов соли раньше времени. Он не имел ни малейшей возможности что-то кому-то сказать или передать, пока находился здесь.

Его не запирали и не караулили — теоретически он мог в любой момент выйти, сесть на какой-нибудь транспорт и улететь. Его даже задерживать бы не стали. Но нюанс был в том, что едва бы он переступил порог военного комплекса Хирто, как перестал бы считаться офицером и становился бескастовым бродягой, навсегда. Обратной дороги не было. Так что выбор был не велик. Здесь, пока он был офицером, хоть и провинившимся, его защищала вся Военная Каста Кинтаны, и даже те, кто предал его на Пскеме и пытался добраться теперь, вынуждены были считаться с этим и бороться вдали за возможность ссылки и разжалования. А сейчас и здесь он был в полной безопасности от чего и кого бы то ни было.

Но и помимо этих соображений была у Оша надежда, тайная, глупая в его ситуации, когда голова должна быть занята другим — надежда увидеть Тарву. Всякий раз, когда он видел в коридоре мероканский мундир, у него что-то сладко сжималось в груди; даже просто видеть мероканцев ему было приятно, как приятно всякому влюблённому видеть живые и неживые предметы, связанные с объектом любви прямо или косвенно. Постоянное томительное беспокойство в груди, вызванное влюблённостью, требовало пищи, и за неимением самой желанной годилась всякая. Всякий раз, покидая своё помещение, Ош верил, что вот-вот, а возвращаясь — что в следующий раз, но он увидит предмет своей любви хотя бы издали, раз она здесь. И так сильно он в это верил, что не удивился, в конце — концов встретив Тарву на поверхности.

Она стояла одна на площадке на фоне далёкого водопада, так близко от площадки, на которой стоял он, что они могли бы говорить, не повышая голоса. Ош впервые видел её при ярком солнечном свете, и торопился запомнить все чёрточки, прежде не замеченные им. Все недостатки её лица он видел так отчётливо, как никто, но — какое это имело для него значение? Он любил это лицо именно за то, что оно вот такое, со всеми, только ему одному свойственными особенностями, прекрасными и не очень. И морщинки у рта он любил, пожалуй, больше, чем всё самое красивое в ней. Она молчала, словно рисуясь, демонстративно смотрела на водопад, а он смотрел на неё, обуреваемый чувствами до того противоречивыми, что они едва не лишали его обычной невозмутимости.

— Прекрасно выглядишь, Ош. — Она, наконец, повернулась к нему, поняв, что он не заговорит. — По тебе не скажешь, что болтаешься меж небом и землёй. Ты по-прежнему не хочешь моей помощи? Я могу помочь тебе, когда тебя разжалуют и отправят подальше, это в моих силах, клянусь.

Он опять промолчал. Она подставляла его, намеренно, или нет, но от самой этой мысли ему было больно так, что темнело в глазах.

— Ну, так как? — Настойчиво спрашивала она. — Всё ещё цепляешься за этот садистский обряд? Мало тебе неприятностей?

— Нет, наверное. — Покачал головой Ош. — Но какая разница?

— Это ты о чём? — Чуть прищурила яркие синие глаза Тарва. — Намекаешь, что я веду себя неподобающим образом, разговаривая с тобой? А если я делаю это специально?

— Я понял.

— Я не понимаю вас. — Жёстко сказала Тарва. — Я хочу знать, что происходит на Грите.

— Все хотят. — Пожал плечами Ош.

— Кто там? Орин? Кто он? Почему ты так защищаешь его? Кто он на самом деле?

Ош повернул голову — от входа к нему шёл офицер в серой форме. Повернулся к Тарве.