Читаем Пьесы полностью

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Что поздно, что, горлинка моя? Зина, ты не видела сегодняшнего «Водного транспорта»?

Ф е д о р. А ты и на «Водный транспорт» ухитрился подписаться?

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч (берет из рук жены газету). В каждой газете я берусь отыскать вам что-нибудь необычайное. Такое, что вы не найдете ни в одной другой. Вот пожалуйста…

М а р и н а. Давайте взглянем правде в глаза. Федор, оставь транзистор.


Федор ставит транзистор на место.


Вы понимаете, что я говорю о замужестве Нины…

З и н а и д а  И в а н о в н а. Так все слава богу… Сегодня приведет своего суженого…

М а р и н а. Хорошо, давайте рассуждать логически. Нине за тридцать. Ее жениху, кажется, за пятьдесят. Вам не кажется этот альянс несколько странным?

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Любовь алогична, моя Дюймовочка.

М а р и н а. Может быть… уж я-то это сама испытала. (Подарила улыбку Федору.) Но когда человек, не имеющий жилплощади, женится или выходит замуж за человека, который ее имеет, согласитесь, в этом есть железная логика. Что вы на это скажете?

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Но он моряк. А у моряка дом — корабль.

М а р и н а. Интересно, что это за моряки и что за корабли в Москве?

Ф е д о р. Кажется, он капитан теплохода. Там и живет.

З и н а и д а  И в а н о в н а. У Ниночки есть своя комната и пусть уж сама решает.

М а р и н а. Вдовец. У него же взрослый сын.

З и н а и д а  И в а н о в н а. И хорошо, что взрослый. Я уж в няньки не гожусь.

М а р и н а. Странно, что это говорю я… Но все-таки у нас не частная квартира, а музей Евлампия Кадмина. Музей…

Ф е д о р. Но можно понять и сестру. Еле курсы стенографии кончила. Считается, что помогает отцу по музею… А на самом деле валяется целыми днями на тахте и бренчит на гитаре. Думаешь, от хорошей жизни?

М а р и н а. Тогда у меня маленький вопрос: а вдруг он пьет? Приходят посетители, а тут у нас пьяный дебош.

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Зачем же, деточка, такие крайности.

М а р и н а. Нет, нет… вы мне ответьте, кто его будет утихомиривать? Вы, папа, или, может быть, Федор? Значит, придется вызывать милицию. Представьте, милиция в музее Евлампия Кадмина. А я уж знаю моряков.

Ф е д о р. Откуда?

М а р и н а. Ты забываешь, что я выросла не в музее.

З и н а и д а  И в а н о в н а. Получается, Ниночке и замуж нельзя выйти?

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. По-моему, у Мариночки просто разыгралась фантазия.

М а р и н а. Ну, хорошо… тогда я тоже буду вынуждена перевести сюда свою маму. Ей все труднее жить одной в нашей обворожительной Малаховке.

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. Милости просим, вишенка.

М а р и н а (в сердцах). И кто это сказал, что старые интеллигенты мягки и податливы? Да вас пушкой не прошибешь!

А н т о н  Е в л а м п и е в и ч. По-вашему, Марина Дмитриевна, в наш дом вообще посторонних водить нельзя. А как же с вами, деточки, тогда быть? Ведь ввели… И ничего. Вот и Нина имеет право на счастье, на любовь и на прочее… Так что больше обсуждать нечего. (Ушел в кабинет.)

М а р и н а. Конечно, конечно… (Гладит пальцами затылок. Из транзистора в руках Федора раздается оглушительная резкая мелодия.) Федя… Если хочешь слушать музыку, возьми наушники.


Федор вставляет наушники, вертит настройку. Очевидно, он поймал что-то хорошее, потому что лицо его принимает задумчивое, даже чуть блаженное выражение.


З и н а и д а  И в а н о в н а. Вот когда Антон Евлампиевич на мне женился, тоже мало ли что подумать могли. Он самого Кадмина сын. Его сам Чехов на руках… В честь его Антоном назвали. Глаза музея, человек образования. А я кто… прислуга, полы в комнатах мыла, дрова колола.

М а р и н а. Тогда было другое время. Девятнадцатый год… Незабываемый…

З и н а и д а  И в а н о в н а. Это, конечно, правильно, незабываемый. Только и голод, и холод тоже были.


Уходит на кухню. Антон Евлампиевич что-то приколачивает в кабинете. Федор в наушниках слушает музыку. Марина села в кресло, взяла газету. Звонок в дверь.


М а р и н а. Федор, звонят.


Федор не слышит.


Федор… (Бросает газету, идет в прихожую, открывает дверь.)


Входит  П о с е т и т е л ь н и ц а, женщина средних лет.


П о с е т и т е л ь н и ц а (несмело). Простите… я хотела бы в музей…

М а р и н а. Внизу вывеска. На ней четко и ясно написаны часы работы музея.

П о с е т и т е л ь н и ц а. Я на экскурсию приехала… Сегодня уже опоздала, а завтра нас во Владимир увозят Суздаль смотреть. В Москве я в среду буду.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия
Соколы
Соколы

В новую книгу известного современного писателя включен его знаменитый роман «Тля», который после первой публикации произвел в советском обществе эффект разорвавшейся атомной бомбы. Совковые критики заклеймили роман, но время показало, что автор был глубоко прав. Он далеко смотрел вперед, и первым рассказал о том, как человеческая тля разъедает Россию, рассказал, к чему это может привести. Мы стали свидетелями, как сбылись все опасения дальновидного писателя. Тля сожрала великую державу со всеми потрохами.Во вторую часть книги вошли воспоминания о великих современниках писателя, с которыми ему посчастливилось дружить и тесно общаться долгие годы. Это рассказы о тех людях, которые строили великое государство, которыми всегда будет гордиться Россия. Тля исчезнет, а Соколы останутся навсегда.

Валерий Валерьевич Печейкин , Иван Михайлович Шевцов

Публицистика / Драматургия / Документальное