Пьесы

Тюремщик, повернувшись к стене, берет табак из табакерки.

Убийца(кладет руку себе на затылок). Моя голова упадет в ящик, покатится, повернется чуть-чуть и затихнет… В профиль! В профиль! (Снимает руку с затылка, рассматривает ее, словно она в крови, опускает ее и встряхивает. Смотрит на одноглазого.) А глаза, мои глаза, они будут тогда закрыты?.. Или открыты?.. Увидят ли мои глаза хоть на секунду стенку ящика? Голова же упадет очень быстро. Вы должны это знать, ведь вы приговорили меня к смерти!

Одноглазый, совершенно сникнув, делает движение, чтобы уйти.

(Строго, шепотом.) Останьтесь!.. И будет ли тогда какое-то время действовать мой мозг? Можно ли рассечь мысли топором? (С неопровержимой уверенностью.) Нет, топором их не разрубить. Чудовищным усилием моя голова, лежа в профиль в ящике, додумает последнюю мысль. (Делает шаг по направлению к одноглазому, останавливается перед ним. Тихо, с глубоким презрением.) Жалкий предатель! (Вдруг с ненавистью.) Уходите!

Одноглазый, шатаясь, уходит.

Тюремщик(отпирает дверь, выпускает его, снова запирает; оборачивается). Ну что, вы хотите видеть ее?

Убийца(с молниеносной быстротой отскакивает в сторону, словно уклоняясь от пули; в ужасе). Я не могу видеть свою Мать!

Тюремщик. Она стоит снаружи… Такая маленькая женщина.

Убийца. Но ведь я же не могу видеть свою мать!

Тюремщик(безжизненно, как и все, что он делает и говорит). Она же здесь. Приехала издалека. (Смотрит на часы.)

Убийца(обессилев). Неужели я все-таки должен увидеть ее?

Тюремщик направляется к двери.

(Кричит.) Стой! Это невозможно!

Тюремщик отпирает дверь.

Сцена пятая

Входит мать, маленькими шажками бежит к убийце, который нечеловеческим усилием овладевает собой. Протягивает ему руку.

Мать. Не знаю, что и сказать тебе.

Убийца(обычным голосом). Устала?

Мать. Да… Посижу немного. (Осторожно присаживается на нары, на самый краешек, сумочку положив на колени.)

Убийца(помолчав). Что отец?

Мать. Сидит, уткнувшись в свои газеты… Кланяется тебе.

Убийца. И ты… ты тоже поклонись ему от меня.

Мать. Он сказал: наверно, мы должны были дать тебе эти сто марок… Если бы мы все продали: мебель и его серебряные часы…

Убийца(без всякого выражения). Вот как!

Мать(поднимает на него глаза; с болью, словно каждое слово — это капля крови из ее сердца). Скажи, ты ведь это сделал не из-за ста марок, нет? Я же знаю тебя… Отец никогда не отличался особым умом, сколько я его знала. Такова уж твоя судьба, иначе, видно, не могло быть… Я больше не верю в бога. Ведь я молилась.

Убийца, зарыдав, падает перед матерью, пряча голову у нее в коленях.

Мать(наклоняется к нему, гладит по голове). Тебя остригли наголо?

Убийца(выпрямляется со стоном). Иди, мама, иди теперь!

Мать(испуганно, поняв, что она мучает его)

. Сейчас, сейчас пойду… О господи! (Встает, делает шаг и останавливается.)

Убийца(весь дрожа). Уходи, мама!

Мать(испуганно). Иисусе Христе, ухожу! (Делает еще несколько шагов, снова останавливается, смотрит на нары.) Нары-то здесь жесткие, должно быть. (Вынимает из сумочки маленькую белую подушечку.) Положи ее себе под голову. Я и наволочку свежую надела… Ну, я ухожу.

Убийца, сделав над собой нечеловеческое усилие, берет подушечку.

Вот теперь попрощаемся. (Улыбается странной улыбкой.) Теперь ведь я тоже умру.

Тюремщик отталкивается от стены.

Убийца(изнемогая от любви к матери). Мама! Добрая моя, хорошая моя мама…