ЦЕЗАРЬ
РУФИЙ. Кто обедает с нами, кроме Клеопатры?
ЦЕЗАРЬ. Аполлодор, сицилиец.
РУФИЙ. Этот щелкопер?
ЦЕЗАРЬ. Полно. Этот щелкопер – забавный враль, всегда может рассказать что-нибудь, спеть песню и избавляет нас от труда расточать любезности Клеопатре. Что для нее два таких старых политика, эдакие лагерные медведи, вроде нас с тобой? Нет, Аполлодор в компании – чудесный малый, Руфий, чудесный малый.
РУФИЙ. Да, он немножко плавает, немножко фехтует… Мог бы и хуже быть. Вот если бы он еще научился держать язык на привязи!..
ЦЕЗАРЬ. Да пощадят его от этого боги. Ох, эта жизнь воина! Скучная, грубая жизнь – жизнь дела. Это самое худшее в нас, римлянах. Деляги, чернорабочие: пчелиный улей, обращенный в народ. То ли дело краснобай с таким умом и воображением, которые могут избавить человека от необходимости вечно что-нибудь делать!
РУФИЙ. Гм, сунулся бы он к тебе со всем этим после обеда! Ты замечаешь, что я пришел раньше, чем положено?
ЦЕЗАРЬ. Н-да, я сразу подумал, что это неспроста. Ну, что случилось?
РУФИЙ. Нас слышат здесь?
ЦЕЗАРЬ. Наше уединение располагает к подслушиванию, но это можно исправить.
Занавеси раздвигаются, за ними открывается висячий сад, посреди которого стоит празднично убранный стол с четырьмя приборами – два на противоположных концах, два рядом. Конец стола, ближе к Цезарю и Руфию, уставлен золотыми ковшами и чашами. Величественный дворецкий наблюдает за целым штатом рабов, которые суетятся вокруг стола. По обе стороны сада идут колонны, и только в самой глубине – просвет, наподобие большой арки, ведущей на западный конец кровли, откуда открывается широкий горизонт. В глубине, посреди этой арки, на массивном пьедестале восседает бог Ра, с головой сокола, увенчанной аспидом и диском. У подножия его стоит алтарь из гладкого белого камня.
Ну вот, теперь нас видят все, и никому не придет в голову подслушивать нас.
РУФИЙ
ЦЕЗАРЬ. А кто это такой, Потин?
РУФИЙ. Да этот, у которого волосы как беличий мех, – поводырь маленького царька, твой пленник.
ЦЕЗАРЬ
РУФИЙ. Нет.
ЦЕЗАРЬ
РУФИЙ. Верно! Если бы у тебя было немного здравого смысла и ты позволил бы мне перерезать ему горло, наши рационы были бы целее. Но, как бы там ни было, он бежать не хочет. Три караула грозили ему, что проткнут его пилумом, если он снова попадется им на глаза. Что они еще могут сделать? Он предпочитает оставаться и шпионить за нами. Так же поступил бы и я на его месте, если бы имел дело с военачальником, страдающим припадками великодушия.
ЦЕЗАРЬ
РУФИЙ. Да. Я захватил его с собой. Он ждет там
ЦЕЗАРЬ. И ты хочешь этого?
РУФИЙ
ЦЕЗАРЬ
РУФИЙ
Входит Потин и недоверчиво останавливается между ними, переводя глаза с одного на другого.
ЦЕЗАРЬ
ПОТИН. Цезарь, я пришел предостеречь тебя от опасности и сделать тебе одно предложение.
ЦЕЗАРЬ. Брось опасности, давай предложение.
РУФИЙ. А ну тебя с предложениями! Говори, какая опасность?
ПОТИН. Ты думаешь, Цезарь, что Клеопатра предана тебе?
ЦЕЗАРЬ
ПОТИН. Я буду говорить прямо. Не знаю, какие неведомые боги дали тебе силу защищать дворец и небольшой клочок берега против целого города и войска. Мы отрезали тебя от озера Мареотиса, но ты выкопал колодцы в соленых морских песках и черпаешь оттуда ведрами пресную воду, и мы узнали, что боги твои непобедимы и что ты можешь творить чудеса. Я ныне не угрожаю тебе…
РУФИЙ
ПОТИН. Да будет так. Ты – повелитель. Наши боги послали нам северо-западные ветры, дабы ты остался в наших руках, но ты сильнее их.