Петербургский сыск. 1874 год, апрель

– Проводите в кабинет, я сейчас буду, – и продолжил прерванный обед.

– Чиновник по поручениям при начальнике сыскной полиции надворный советник Соловьёв, – отрекомендовался Иван Иванович.

Головочёв вошёл, застёгивая последнюю пуговицу на форменном кителе.

– Я вас слушаю, – и указал рукой на кресло, – садитесь.

– Благодарю.

– Итак, что привело вас, господин Соловьёв в наши забытые богом края? – Круглое лицо бывшего моряка не выдавало ни каких чувств, даже глаза, это зеркало души, смотрели безжизненно отсутствующим взглядом.

– Господин Головачёв, в столице произошло жестокое убийство, следы которого привели в ваш город.

Лицо капитан—лейтенанта побагровело.

– Ко мне в город?

– Господин Головачёв, – Соловьёв видел по лицу полицмейстера, что тот болезненно воспринимает неприятные события, происходящие в отданном его попечению городе, – во всей империи не найдётся, я думаю, ни одного уголка, где не происходит досадных происшествий, Кронштадт – не исключение.

– А я думал… Да ладно, как понимаю, вы хотите, чтобы я помог вам в расследовании?

– Совершенно верно.

– И вы уверены, как вы выразились, следы ведут в мой город?

– Так точно.

Пётр Николаевич нервически хрустнул пальцами, видно было, что в нём борется несколько разных чувств, помогать столичным и оставить просьбу без внимания. При таких раскладах много и хорошего и плохого.

Через минуту полицмейстер решился.

– Чем могу помочь?

Иван Иванович ранее обсуждал этот вопрос с Путилиным.

– В порученном вашему надзору городе лишь проживает человек, совершивший кровавое преступление и не вина полицмейстера, что такие люди рождаются на свет, – Головачёв кивал головой в знак согласия, – и мне кажется, что ваше имя, упомянутое в самых превосходных красках в связи с оказанной следствию помощью, в высочайшем докладе, будет превосходной рекомендацией вас, как верного поданного Государя.

Капитан—лейтенант удовлетворённо хмыкнул.

– Так о какой помощи идёт речь?

– Преступник проживает в купеческой части.

– Купеческой?

– Именно, там, где квартальным надзирателем коллежский секретарь Лузиков.

– Евдоким Петрович?

– Совершенно верно.

– Так всё—таки что вы ждёте от меня?

– Сможет ли господин Лузиков обеспечить конфиденциальными сведениями об одном семействе, но так, чтобы ни одно ухо не услышало?

– Когда речь идёт о государственных делах, подчинённые мне чиновники рта не откроют без моего позволения.

– Прекрасно.

– Я вызову Евдокима Петровича и распоряжусь, но кто всё—таки преступник?

И это обсудили в сыскном отделении и решили, что утаивание сведений от полицмейстера может навредить делу.

– Не буду скрывать, сын господина Юнгера.

– Начальника почтовой конторы?

– Да.

– Дела, – на лбу Петра Николаевича выступили капельки пота, – Фёдор или Николай? – Глаза неотрывно буравили сыскного агента.

– Фёдор, – просто сказал Иван Иванович, не давая понять полицейскому начальнику, что слегка удивлён.

– Старший.

– Простите. Что?

– Я говорю, старший сын господина Юнгера Фёдор.

– Ах да.

– Убийца, – пальцами дёрнул за кончик носа. – Кто бы мог подумать? Вот до чего доводят вольнодумные мысли \и университетская учёба.

– Вы хорошо знаете господина Юнгера?

Полицмейстер помедлил с ответом.

– Юнгер – наш почтмейстер, а мне по службе положено знать чиновников города, – медленно произносил Пётр Николаевич, видимо обдумывая каждое слово, но всё—таки прикусил губу, поняв, что тогда должен знать и семейства, в том числе и детей, а ведь… Далее мысль не шла, только становилось муторно на душе, а вдруг… И это вдруг может сломать налаженное размеренное течение жизни. – Юнгер – глубоко порядочный человек, исполнительный, но вот о его детях ничего путного сказать не могу, ибо выдел их всегда мельком. Я думаю вам более поможет в этом деле квартальный надзиратель Лузиков, он, как говорится, ближе к земле и знает обывателей квартала лучше, чем кто бы то ни было. На счёт помощи я распоряжусь, – и быстро добавил, увидев, что столичный сыскной агент собирается что—то сказать, – о сохранении тайны не беспокойтесь, – и взял со стола колокольчик, раздался мелодичный приятный слуху звук.

На звон колокольчика явился подтянутый слуга, видно из бывших флотских.

– Терентий, распорядись, чтобы вызвали ко мне господина Лузикова.

– Слушаю.

– Пока прибудет квартальный, может быть чаю?

– Благодарю, с превеликим удовольствием.

После чая с пирогами, которая приготовила самолично хозяйка, жена Петра Николаевича, после разговора с квартальным надзирателем, когда полицмейстер хмурил брови и начальствующим тоном, не терпящим возражений, сперва отчитал квартального, а потом указал на надворного советника сказал:

– Слушать, как самоё меня, и оказывать всяческое взаимопоможение.

Лузиков продолжал молчать, когда покинули дом полицмейстера, бросал исподлобья взгляды на столичного чиновника, прикусывая губу.

– Евдоким Петрович., разрешите вас так называть*

– Я не возражаю.