Петербургское действо

Графиня, подумавъ, приказала любимиц впустить дда, когда онъ сойдетъ отъ больного, самой не входить къ ней и смотрть затмъ, чтобы люди не принимали никого. Затмъ она выпроводила Лотхенъ, вошла въ свою красивую полуспальню съ куполомъ и, пріотворивъ дверь въ гостиную, начала быстро раздваться. Чрезъ нсколько мгновеній Маргарита сидла уже предъ зеркаломъ туалета и, расчесывая свои длинные и густые волосы, обсыпала мягкими и волнистыми косами свои снжно-блыя и замчательно красивыя плечи. Изрдка она прислушивалась и зорко взглядывала въ зеркало, гд отражалась полурастворенная дверь въ гостиную…

Наконецъ, дверь изъ прихожей отворилась, послышались ровные и тяжелые шаги…

Іоаннъ Іоанновичъ вошелъ въ гостиную; не найдя никого, онъ постоялъ немного среди горницы и, сдлавъ еще нсколько шаговъ, сразу увидлъ въ растворенную дверь Маргариту полураздтую и сидящую предъ туалетомъ…. Она казалась глубоко погруженной въ свою думу; голова, съ распущенными по обнаженнымъ плечамъ волосами, граціозно наклонилась на бокъ, глаза были опущены…. Іоаннъ Іоанновичъ постоялъ, вздохнулъ какъ-то особенно, будто переводя дыханіе отъ усталости, и едва замтно покачалъ головой…

«Да! Этакой за всю свою жизнь не видалъ»! подумалъ онъ. «На картинахъ такихъ пишутъ»….

И вдругъ Скабронскій бросилъ шапку и палку на диванъ и подошелъ къ дверямъ:

— Маргарита, можно войти?… Вдь ужь все одно… Ужь видлъ…. воскликнулъ онъ, стараясь придать голосу шутливый оттнокъ.

Графиня молчала и не двигалась и, повидимому, не слыхала словъ: такъ глубока была ея дума.

Іоаннъ Іоанновичъ тихо, на цыпочкахъ двинулся къ двери и приблизился въ красавиц….

Маргарита давно слдила за всми движеніями старика, но очнулась и вскрикнула, когда губы его коснулись ея обнаженной спины….

— Испугалъ! разсмялся Скабронскій искусственнымъ смхомъ, будто насильно. — Ништо! A ты двери затворяй въ другой разъ….

— Ахъ, ддушка…. Какъ не стыдно!… Вотъ, говорятъ, молодежь дерзка съ женщинами, а старики?… Тоже хороши!

— A ты двери, говорю, затворяй. Впередъ наука…. Теперь ужь не уйду, хоть убей!

— Вошли, такъ садитесь. Что-жъ съ вами

Скабронскій слъ близъ туалета и, не спуская глазъ съ красавицы, жадно любовался ею.

Прошло нсколько минутъ молчанія. Маргарита причесывалась.

— Если бы такая, какъ ты…. только пожелала бы… пробурчалъ вдругъ Скабронскій. — Какія вотчины тутъ! Душу отдашь!

— Я спшу хать по очень важному порученію Гольца, выговорила Маргарита. — Бесдовать не моту. Уходите теперь, ддушка. Мн надо сейчасъ одваться….

— Ну что-жъ? Я не мшаю… Пожалуй, даже помогу теб… Ты вообрази, что я — не я, а энта, твоя верченая Лотхенъ.

Маргарита разсмялась звонко. Старикъ будто самъ давался въ руки и предлагалъ то, что думала она сама заставить его длать за минуту назадъ.

— Отлично! Это будетъ вамъ въ наказаніе за дерзость. Ну, Дотхенъ. Становись… Держи вотъ…

Маргарита взяла половину своихъ еще распущенныхъ волосъ и подняла… Старикъ сталъ за нею и, взявъ косы въ руки, началъ поддерживать.

— Господи, какія… Ей Богу, шелковыя!..

— Молчи, Лотхенъ! Ты забыла, что я не люблю, чтобы болтали, покуда я одваюсь! смясь вымолвила Маргарита.

И Скабронскій сталъ молча, не спуская глазъ съ плечей красавицы.

— Ну, готово… сказала она наконецъ. — Ну, теперь, Лотхенъ, вонъ тамъ въ комод, направо, розовые чулки… Башмаки должны быть вотъ тутъ, у дивана. Ну, скоре.

Іоаннъ Іоанновичъ розыскалъ и то, и другое…

Лицо его странно улыбалось, краска уже давно выступила на лиц и не сходила съ гладкихъ щекъ бодраго старика. Онъ поставилъ башмаки на полъ и подалъ Маргарит розовые шелковые чулки…

Маргарита, сидя, приподняла край юбки и протянула ему одну ножку…

— Ну, что же, Лотхенъ? Дла своего не знаешь! Становись на полъ и обувай… Снимай чулокъ…

Іоаннъ Іоанновичъ, молча, опустился съ нкоторымъ усиліемъ на колни, нагнулся и потянулъ чулокъ съ пальцевъ.

— Такъ нельзя снять! странно произнесла Маргарита.

Прошло нсколько мгновеній… Одна подвязка и одинъ чулокъ были сняты!..

— Хорошо, но скоре… другой!.. какъ-то раздражительно, злобно усмхнулась Маргарита.

— Нтъ… родная… тихо произнесъ Скабронскій. — Не могу… Помрешь…

И старикъ, стоявшій передъ красавицей на колняхъ, закачался и вдругъ схватилъ ее за руки, будто удерживаясь отъ паденія… И, уронивъ голову на ея руки и колни, онъ прижался въ нимъ горячей головой.

Маргарита будто замерла вдругъ и сидла неподвижно какъ статуя. Она огненнымъ взоромъ глядла на эту лежащую у нея сдую и лохматую голову и лицо ея стало вдругъ слегка блдно, какъ-то страшно, зловще-жестоко и злобно. Если бы сатана когда либо воплотился въ женщину-красавицу, то принялъ бы, конечно, это лицо и это выраженіе.

— Узжайте… вымолвила вдругъ Маргарита глухо.

Іоаннъ Іоанновичъ будто ждалъ этого слова и нуждался въ немъ… Онъ поднялся и, не оглядываясь, не прощаясь, почти выбжалъ вонъ. Чрезъ минуту онъ отъзжалъ отъ дому.

Маргарита осталась на томъ же кресл полуодтая, съ одной обнаженной ногой и съ тмъ же выраженіемъ сатанинской злобы. И снова сидла она и недвижна, и нма, и красива — какъ статуя…