Петербургское действо

Тюфякинъ часовъ въ семь ухалъ изъ Нишлота, захалъ къ еврею Лейб и объяснился съ нимъ, предложилъ сдлку. Не сразу согласился еврей на страшное дло. Однако жадность взяла верхъ и онъ общалъ быть у князя чрезъ часъ времени. Это время нужно ему было, чтобы перевести жену съ ребенкомъ въ другое мсто. Теперь, князь озабоченный сидлъ въ кресл передъ кружкой пива и при малйшемъ звук въ дом съ безпокойствомъ глядлъ на дверь. Близь него на диван лежала полная форма преображенскаго офицера, уже поношенная.

Это былъ мундиръ, который носилъ князь до перехода своего въ голштинцы. Съ тхъ поръ мундиръ валялся гд-то въ коммод. Князь его досталъ и собственными руками вычистилъ щеткой, запершись въ комнат на ключъ. Единственнаго своего лакея, Егора, онъ спровадилъ съ квартиры и не приказалъ являться ране поздней ночи.

Наконецъ, за дверью раздался знакомый князю голосъ. Князь вскочилъ, отворилъ дверь и впустилъ еврея Лейбу.

— Что жъ ты, Іуда! Ошаллъ что ли? Я тебя сто лтъ дожидаюсь! воскликнулъ онъ. — Что ты думаешь, онъ всю ночь не хватится пропажи. Вдь девятый часъ.

— Нельзя было, угрюмо проговорилъ Лейба.

— Нельзя было! Проценты ростовщичьи вытягивалъ съ кого-нибудь клещами, а тутъ тысячное дло пропадаетъ, чортъ эдакій!

— Нтъ, ваше сіятельство, ехидно выговорилъ еврей, — не до процентовъ теперь и, по правд сказать, сбывъ жену къ пріятелю, чуть было опять не повезъ домой — страхъ беретъ: ну, какъ онъ ужь хватился! И теперь тамъ….

— Да дуракъ ты эдакій! Разв онъ можетъ самъ туда хать! Вдь все дло — тайное. Покуда одинъ другому будетъ разъяснять пропажу — цлый день пройдетъ! Да нечего бабой плакаться. Ршайся. A то другого найду. Даже есть у меня другой!

Еврей взглянулъ на князя, глаза его сверкнули, онъ будто испугался.

— Ужь коли пришелъ, стало быть, ршился, выговорилъ онъ злобно. — Только помните, коли выржутъ мн ноздри, заклеймятъ лобъ, да накажутъ плетьми, — я васъ выдамъ! Все на васъ свалю, скажу и грабилъ не для себя. Что жъ, вдь правда. Я вдь покупаю, а не краду.

— Ладно, покупатель. Этого я не боюсь. Будешь себя уберегать отъ клейма и плетей, а тмъ и меня сбережешь. A прытче тебя для такого дла нту. Ну, вотъ мундиръ — надвай.

Лейба всталъ, взялъ съ дивана всю форму преображенскаго офицера и какъ-то странно вздохнулъ, будто дыханіе на мгновеніе сперлось въ груди его.

— Ишь, и этого даже боится, одежи офицерской, разсмялся презрительно Тюфякинъ. — Нацпляй скоре. Время уходитъ.

Князь всталъ, заперъ снова дверь, Лейба, молча и сопя, сталъ раздваться, и, наконецъ, надлъ мундиръ. Новая одежда на столько измнила фигуру еврея, что Тюфякинъ даже удивился.

— Диво просто! воскликнулъ онъ. — Вотъ даже, какъ скажу повидай тебя офицеромъ, такъ потомъ въ твоемъ кафтанишк и не признаешь, что тотъ же самый.

— Толкуйте!

— Шпагу-то не этакъ прицпилъ, вотъ дурень! Да застегни камзолъ-то, нын за это съ вашего брата офицера строго взыскиваютъ. Вишь и не служилъ, а ужь въ какомъ чин, шутилъ князь, оглядывая Лейбу. — Ну, а вотъ карточка родимая. Не потеряй!… выговорилъ онъ даже испуганно, при мысли о потер игральной карты.

Черезъ нсколько минутъ Тюфякинъ остался одинъ въ квартир. Онъ то садился, то вставалъ, ходилъ по горниц, опять садился и, наконецъ, волненіе его дошло до такой степени, что онъ замтилъ самъ, какъ руки и ноги трясутся у него.

Пройдя еще нсколько разъ по горниц, онъ вспомнилъ, что окно уже выставлено и отворилъ его; подышавъ чистымъ воздухомъ, онъ снова тяжело опустился въ кресло.

— Фу, Господи! воскликнулъ онъ и закрылъ лицо руками. — Вотъ до чего доводитъ треклятая деньга! Ахъ батюшка, родитель! Кабы ты мн изъ всхъ вотчинъ второй твоей женки оставилъ хоть бы одну, не было бы этого. Не осрамилъ бы я твое честное имя! Да и самъ-то я, управительствуя у мачихи, звалъ, думалъ видно, что она безсмертная. Теперь что будетъ? Чмъ пахнетъ? Ловко подведено, а все-жъ таки можно лапу въ западн оставить. Лапу? И весь останешься, коли Гудовичъ хватился, бросился самъ къ Позье, да Лейбу тамъ накроетъ! О, Господи! Пудовую свчу поставлю завтра, если все обойдется! И Тюфякинъ, не отнимая рукъ отъ лица и головы, просидлъ въ кресл неподвижно боле часа.

Въ то же время Лейба, въ одежд преображенскаго офицера, шелъ по направленію къ Полицейскому мосту. Сначала онъ шелъ медленно, нсколько разъ останавливался и тяжело вздыхалъ, какъ если бы пробжалъ бгомъ нсколько верстъ. Одинъ разъ онъ остановился и, простоявъ нсколько мгновеній молча, ужь будто поворачивалъ назадъ, но махнулъ рукой, будто взбсился самъ на себя, и быстрыми шагами направился дале.

«Я въ сторон, думалъ онъ. Меня князь посылаетъ за своей вещью. Я ничего не знаю… A мундиръ? Да. Зачмъ мундиръ надлъ, коли простое порученіе справляешь?»

Черезъ четверть часа Лейба позвонилъ у маленькаго подъзда съ маленькой вывской надъ дверями.

Когда мальчишка подмастерье отворилъ дверь, то переодтый преображенскій офицеръ спокойно, увренно и даже бойко вошелъ въ переднюю и веллъ доложить господину Позье, что одинъ офицеръ явился къ нему по одному ему извстному длу.