Петербургское действо

— Стало быть, вмсто брилліантоваго букета, я получаю нарисованный! разсмялся Гольцъ немножко насмшливо. — Однимъ словомъ, украли. Не скажу, чтобы это мн было очень пріятно.

И баронъ съ досадой отошелъ отъ Гудовича къ окну и сталъ барабанить по стеклу, насвистывая какой-то маршъ.

«Пять тысячъ червонцевъ, думалъ Гольцъ, — сумма не большая, но подарить ее какому-нибудь мошеннику крайне непріятно. Самъ виноватъ! Надо было попросить взять вещь графиню Скабронскую, а не этого тюленя. Потерялъ?!. Чортъ его знаетъ!.. Вс вы тутъ хороши!»

И баронъ сталъ разспрашивать Гудовича о подробностяхъ, но тотъ могъ только повторитъ снова то же самое, — карточка имъ была потеряна, найдена кмъ-нибудь, вещь законнымъ образомъ получена и слдовъ никакихъ.

— Но позвольте! Нашедшій карточку святымъ духомъ узналъ, что по ней можно получить брилліантовый букетъ?!. И можно у Позье?! воскликнулъ вдругъ Гольцъ. — Стало-быть вы разсказали многимъ, что это за карточка?

Гудовичъ сознался, что пилъ въ трактир и болталъ объ карточк. Какой-нибудь лакей могъ слышать.

«А, можетъ быть, и офицеръ!» подумалъ Гольцъ, но разумется этого не сказалъ.

Гудовичъ прибавилъ, что такъ какъ онъ въ этомъ дл кругомъ виноватъ, то будетъ просить государя выдать ему изъ собственныхъ денегъ необходимую сумму, которую онъ возвратитъ барону. Гольцъ на это, разумется, не могъ согласиться.»

— Нтъ, это невозможно. Но я буду только просить государя, приказать Корфу взяться усердно за это дло и искать вора.

Гудевичъ ухалъ, а Гольцъ немедленно отправился къ графин Скабронской спросить ея мннія, разсказать ей все и попросить купить поскоре что-нибудь другое.

Маргарита, разумется, ничего не знала: ея дло было только передать барону полученную карточку. Посидвъ у графини, побесдовавъ съ ней, разспросивъ ее о томъ, что говорятъ въ Петербург о мирномъ договор и о немъ самомъ, Гольцъ развеселился и забылъ и думать объ украденной сумм.

— Главная бда, сказалъ онъ, — не въ томъ, главная бда, что мн теперь нечего ко дню маскарада поднести Воронцовой. У Позье наврное нтъ ничего готоваго свыше какихъ-нибудь трехсотъ червонцевъ.

Маргарита согласилась съ этимъ, но затмъ покуда Гольцъ продолжалъ разсказывать ей о своихъ приготовленіяхъ къ балу, Маргарита задумалась и соображала что-то. Наконецъ, какъ-бы пришла въ себя и вымолвила:

— Хотите у меня купить брилліантовую брошь, только-что передланную заново тмъ же Позье и которая мн не нужна? Мы ее свеземъ къ нему, оцнимъ и вы возьмете.

Гольцъ съ радостью согласился.

Когда онъ ухалъ, Маргарита позвала свою любимицу и весело объявила ей:

— Ну, Лотхенъ, опять деньги есть! Одну вещь изъ ддушкиныхъ продала.

— Это все прекрасно, liebe Gr"afin, но когда же вы заплатите ддушк за эти вс брилліанты? выговорила Лотхенъ, насмшливо и двусмысленно усмхаясь.

— Не скоро, Лотхенъ. И по правд сказать теб… Я буду откладывать и тянуть дло до тхъ поръ, покуда не наступитъ часъ, въ который мн можно будетъ совсмъ не платить!

— A разв такой часъ наступитъ? Не врю.

— Врь, Лотхенъ.

Горничная помолчала и выговорила, смясь:

— Ну, а сержантъ?

— Ну, объ этомъ не смйся. Это не шутки! какъ-то странно произнесла Маргарита, задумчиво и грустно.

Лотхенъ вытаращила глаза и чуть-чуть не пожала плечами.

XXXII

Перваго мая въ сумерки, въ дом прусскаго посланника волненіе и движеніе усилились.

Къ семи часамъ весь большой домъ горлъ огнями и свтлые, лучистые столпы выливались изъ оконъ, освщая, какъ днемъ, широкую улицу. Кром того, около подъзда и вокругъ всего дома горли плошки и боченки съ смолой.

Взводы гвардейскихъ солдатъ отъ разныхъ полковъ въ красивыхъ новыхъ мундирахъ стали появляться подъ командой капраловъ и сержантовъ, и ихъ разставляли часовыми на улиц, у подъзда, въ передней, на широкой лстниц и до дверей самой пріемной. Это было сдлано по приказу государя, въ знавъ особаго почета въ любимцу и посланнику новаго союзника-короля.

На большой лстниц, украшенной гирляндами и внками и покрытой краснымъ сукномъ, преображенскій сержантъ разставлялъ часовыхъ изъ своего взвода, и двухъ изъ нихъ поставилъ у самыхъ дверей, ведущихъ въ пріемную. Сержантъ былъ Шепелевъ, а одинъ изъ рядовыхъ, котораго онъ умышленно поставилъ не въ передней, и не на лстниц, а на томъ мст, гд будетъ видно всхъ гостей, былъ Державинъ. Но оба друга, сержантъ и рядовой, были какъ-то грустны. Шепелевъ былъ немного блденъ и снова почти въ такомъ же состояніи, какъ когда-то до своего свиданія съ Маргаритой у гадалки.

Державинъ былъ тоже грустенъ. Переводъ его въ голштинцы все не ладился съ великаго поста, а на двор ужь май мсяцъ. Вдобавокъ, хотя онъ и любилъ своего ученика, но невольно сталъ теперь завидовать ему. Этотъ добрый малый ничмъ, конечно, не отличился, былъ такой же рядовой, какъ и онъ, а теперь, перескочивъ черезъ чины капрала и унтеръ-офицера, попалъ прямо въ сержанты, Богъ всть какъ, Богъ всть за что, — по какой-то странной, никому въ полку непонятной случайности, — по капризу принца Жоржа.