Петербургское действо

И въ Шепелев совершалась томительная борьба, сказывавшаяся какою-то острой болью на сердц, какою-то страшной тягостью въ голов, во всемъ существ. Пускай бы она не любила его! Онъ не стоитъ любви такой женщины! Что онъ такое? Мальчишка! Не она любитъ, вотъ, этого! За что? За то лишь, что онъ посланникъ.

И юноша, постоянно, то и дло, какъ бы забывался, стоя близъ стны прихожей. Вереницы яркихъ костюмовъ и масокъ вились передъ его глазами, но онъ почти не глядлъ на нихъ. Изрдка рука его, державшая обнаженную шпагу, судорожно стискивала эфесъ и глаза впивались въ фигуру элегантнаго и красиваго хозяина дома, въ блестящемъ мундир.

Если бы Гольцъ имлъ время обернуться на юношу дежурнаго, съ обнаженной шпагой въ рук, и примтить его взглядъ, то, конечно, не смотря на свои заботы, онъ бы все-таки призадумался….

А, между тмъ, сержантъ не могъ оторвать взора отъ дверей еще по другой причин. Онъ каждую минуту ожидалъ появленія именно той, отъ которой такъ мучился и страдалъ. Онъ зналъ наврное, что графиня Скабронская будетъ въ числ приглашенныхъ дамъ, какъ близкій другъ хозяина.

Наконецъ, на нсколько минутъ вереницы гостей, входившихъ по лстниц, громъ и гулъ подъзжавшихъ экипажей, вдругъ превратились…. Вс съхались.

«А ея нтъ!» думалъ Шепелевъ. Но онъ утшался мыслію, что и государь еще не пріхалъ. Разумовскихъ еще нтъ, Воронцевой еще нтъ.

Гольцъ замтилъ перерывъ въ създ гостей и обрадовался возможности отойти отъ дверей и отдохнуть. Такъ какъ каждое слово его въ этотъ вечеръ могло быть замчено, разсказано, перетолковано, то онъ ршилъ заране почти не говорить ни съ кмъ изъ высшихъ сановниковъ, въ отдльности, т. е. безъ свидтелей, и, вообще, мало говорить, подъ предлогомъ хлопотъ хозяина.

Теперь, въ свободную минуту, онъ замтилъ въ той же прихожей будто стерегущихъ его: фельдмаршала Трубецкаго, Теплова и новаго врага своего, на дняхъ побжденнаго имъ, тайнаго секретаря государя, Волкова. Онъ догадался, что они хотятъ съ нимъ заговорить, но увернулся очень ловко и парировалъ свтское нападеніе врага.

Гольцъ, увидвъ фигуру юноши, отошелъ къ нему и сталъ говорить съ нимъ, будто бы о дл. Въ дйствительности, онъ спрашивалъ, длаетъ ли преображенскій полкъ успхи въ экзерциціи, многіе ли офицеры говорятъ по-нмецки, какъ солдаты приняли новую форму.

При этомъ юный посланникъ глядлъ на юношу-сержанта такъ, какъ сталъ бы смотрть на кресло, столъ или канделябръ.

Конечно, Шепелевъ, не привыкшій къ свтскимъ пріемамъ, все-таки понялъ, что посланникъ говоритъ не съ нимъ лично, а что ему нуженъ какой-нибудь предметъ. Онъ отвчалъ кратко, слегка смущаясь, не не столько отъ неловкости, сколько отъ горькаго чувства на сердц.

Не усплъ онъ отвтить дв или три фразы посланнику, какъ въ дверяхъ показалась некая маска. Ее нельзя было бы не замтить въ цлой толп ряженыхъ: костюмъ ея бросался въ глаза.

Посл вереницы костюмовъ и мундировъ, которые отчасти ослпили глаза Гольцу и сержанту, новая гостья-маска являлась отдыхомъ для глазъ.

Гольцъ, замтя, что юноша зорко смотритъ въ дверь, обернулся и тоже удивился.

Къ нему шла тихо монашенка-кармелитка. Весь костюмъ ея состоялъ изъ длинной и простой рясы до полу, изъ благо кашемира. Большіе, широкіе рукава спадали до пальцевъ, закрывая даже на половину ея блыя перчатки. Большой капюшонъ былъ собранъ складками на голов и спускался прямо на лобъ и на блую атласную маску съ золотымъ кружевомъ, слегка закрывавшимъ ротъ и подбородокъ. Въ таліи эта ряса была схвачена срымъ шелковымъ шнуромъ, очень искуссно изображавшимъ простую веревку. На этомъ отшельническомъ кушак были перекинуты блыя перламутровыя четки съ медалькой на конц.

Костюмъ этотъ былъ даже не костюмъ; толстыя складки благо матоваго кашемира такъ закрывали эту женщину, что не было никакой возможности догадаться, молода ли она, стара ли. Во всякомъ случа, не было ни малйшей возможности узнать, кто она.

Но странное дло. Случилось то, что случалось въ подлунномъ мір во вс вка и будетъ случаться во вки впредь. Юноша-сержантъ или, лучше сказать, его влюбленное, томящееся сердце узнало, кто эта маска. Едва появилась эта кармелитка и переступила порогъ, и двинулась къ нему вся тщательно укутанная съ головы и до носковъ блыхъ башмаковъ, Шепелевъ уже зналъ наврное, чувствовалъ, что это Маргарита.

Посланникъ, вроятно, не былъ влюбленъ въ Маргариту, потому что подошелъ въ гость, протянулъ ей, вжливо кланяясь, руку, но глаза его говорили:

— Я васъ не знаю, скажитесь.

— Что? Вы меня не узнаете?

И, благодаря замолкшей музык, благодаря чуткому настроенію Шепелева, онъ ясно разслышалъ голосъ Маргариты.

Гольцъ узналъ тоже голосъ, ахнулъ и выговорилъ по-нмецки:

— Но вдь вы хотли быть не въ этомъ костюм?

— Это мой капризъ, а отчасти необходимость. Вы получили мою записку? Комната приготовлена? Спасибо. И я полная тамъ хозяйка, хотя бы до утра?..

И на утвердительный отвтъ, графиня прибавила:

— Ну, покажите ее мн, чтобы я знала заране, гд она.